Читать книгу - "Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых - Владимир Хрусталев"

Другой депутат Государственной думы В.В. Шульгин (1878–1976), который недавно ратовал за перемены в стране, в это время думал о другом: «Если подавить бунт можно, то и слава Богу. Это сделают не только без нас, но и против нас… Николай I повесил пять декабристов, но если Николай II расстреляет 50 000 “февралистов”, то это будет задешево купленное спасение России» [290].

Обстановка в стране за несколько часов круто изменилась не в пользу самодержавия. Вооруженная борьба с революцией требовала дополнительных сил и энергичных действий. Это понимал император Николай II, в силу обстоятельств оказавшись в Пскове, где сделал запись в дневнике:

«1-го марта. Среда.

Ночью повернули с М. Вишеры назад, т. к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Видел Рузского… Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до Царского Села не удалось. А мысли и чувства все время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события. Помоги нам Господь!» [291].

Дневник свидетельствует, что на Государя легли не только заботы о судьбе России и династии, но и тревога за благополучие семьи. Когда он уезжал из Царского Села, то один за другим тяжело заболели корью сын и дочери, что накладывало дополнительную гнетущую печать на его душевное состояние. А впереди предстояла серьезная политическая борьба.

Император Николай II, которому восставший народ и мятежные части фактически закрыли путь на Петроград и вынудили направиться в Псков, где находился штаб Северного фронта во главе с генералом Н.В. Рузским (1854–1918), пытается добиться решения поставленной задачи, поменяв тактику. Политический компромисс, уступка оппозиции в принятии решения о создании ответственного министерства (перед Государственной думой) — даются Государю в нелегкой борьбе с самим собой. Так, генерал А.И. Деникин в «Очерках русской смуты» позднее писал:

«Вечером 1 марта в Пскове. Разговор с генералом Рузским; Государь ознакомился с положением, но решения не принял. Только в 2 часа ночи 2-го, вызвав Рузского вновь, он вручил ему Указ об ответственном министерстве. “Я знал, что этот компромисс запоздал, — рассказывал Рузский… — но я не имел права высказать свое мнение, не получив указаний от Исполнительного комитета Государственной думы, предложил переговорить с Родзянко”» [292].

В это время начальник штаба Верховного главнокомандующего в Могилеве генерал М.В. Алексеев (1857–1918), взяв на себя всю ответственность, информирует командующих фронтами о происходивших событиях в Петрограде и Ставке. В частности, он обращается с посланием к генералу Н.И. Иванову (1851–1919) в Царское Село, что в какой-то степени дезориентировало действия последнего против мятежников (телеграмма поступила в Александровский дворец 1 марта в 1 час 15 минут):

«Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие. Войска, примкнув к Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное правительство под председательством Родзянко, заседая в Государственной думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным правительством, говорит о незыблемости монархического начала России, о необходимости новых оснований для выбора и назначения правительства. Ждут с нетерпением приезда Его Величества, чтобы представить ему все изложенное и просьбу принять это пожелание народа. Если эти сведения верны, то изменяются способы ваших действий, переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и пустить в ход работы. Воззвание нового министра путей сообщения Бубликова к железнодорожникам, мною полученное кружным путем, зовет к успешной работе всех, дабы наладить расстроенный транспорт. Доложите Его Величеству все это и убеждение, что дело можно привести мирно к хорошему концу, который укрепит Россию. Алексеев » [293].

Текст этой телеграммы был сообщен Ставкой также всем командующим фронтами, генералам: Н.В. Рузскому, А.А. Брусилову, А.Е. Эверту и др.

1 марта 1917 года в 5 ч. 51 мин. председатель Государственной думы М.В. Родзянко извещал начальника штаба царской Ставки генерала М.В. Алексеева следующей телеграммой: «Временный Комитет членов Государственной думы сообщает Вашему Высокопревосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета Министров правительственная власть перешла в настоящее время к Временному Комитету Государственной думы. Родзянко ».

В Пскове император Николай II оказался в полной изоляции, где фактически оппозицией и заговорщиками ему был предъявлен жесткий ультиматум об отречении.

Генерал А.И. Деникин (1872–1947) в своих известных «Очерках…» пишет:

«Утром 2-го [марта] Рузский представил Государю мнения Родзянко и военных вождей. Император выслушал совершенно спокойно, не меняя выражения своего как будто застывшего лица; в 3 часа дня он заявил Рузскому, что акт отречения в пользу своего сына им уже подписан…» [294] Между тем из Петрограда в Псков выехали к царю посланцы Думы А.И. Гучков и В.В. Шульгин.

Позднее, несколько лет спустя, приближенный к царской семье (воспитатель цесаревича) швейцарский подданный Пьер Жильяр (1879–1962) в своих воспоминаниях отчасти верно указывал:

«Ответ Думы ставил перед царем выбор: отречение или попытка идти на Петроград с войсками, которые оставались ему верны; но это была бы гражданская война в присутствии неприятеля… У Николая II не было колебаний… он передал генералу Рузскому телеграмму с уведомлением о своем намерении отречься от престола в пользу сына.

Несколько часов спустя Государь приказал позвать к себе в вагон профессора Федорова и сказал ему: “Сергей Петрович, ответьте мне откровенно, болезнь Алексея неизлечима?”

Профессор Федоров, отдавая себе отчет во всем значении того, что ему предстояло сказать, ответил: “Государь, наука говорит нам, что эта болезнь неизлечима. Бывают, однако, случаи, когда лицо, одержимое ею, достигает почтенного возраста. Но Алексей Николаевич, тем не менее, во власти случайности”. Государь грустно опустил голову и прошептал: “Это как раз то, что мне говорила Государыня… Ну, раз это так, раз Алексей не может быть полезен Родине, как бы я того желал, то мы имеем право сохранить его при себе”» [295].

Переживания и опасения императора Николая II за благополучие семьи в этих трагических событиях занимали большое место.

В эти дни, по доходящим отдельным сведениям, в Царском Селе было очень тревожно, что и заставило императора покинуть Ставку в Могилеве. Известно, что 28 февраля командиры гвардейских царскосельских воинских частей обратились к дяде императора, престарелому великому князю Павлу Александровичу (1860–1919) с просьбой дать указания на случай возникновения беспорядков. Успокаивая встревоженных командиров, великий князь заявил, что завтра в Царское Село возвратится император Николай II: «Я уверен, что он даст желаемое ответственное министерство, лишь бы не было слишком поздно. В Царском Селе наследник и императрица и наш долг их охранять» [296].