Читать книгу - "Оппозиция его величества - Михаил Давыдов"

Мы уже говорили о том, что мнение о назначении Ермолова на Кавказ как ссылке по меньшей мере не учитывает точки зрения самого Алексея Петровича, хотя она обнародована более века назад. Тем не менее желание «сослать» Ермолова на Кавказ не ослабело до наших дней. Пример это частный, но показательный: так социальная репутация влияет на восприятие личности современниками и потомками. Легенда возникла, на наш взгляд, потому, что она удобно ложится на репутацию Ермолова, вечно преследуемого, вечно фрондирующего и т. п. И если ошибался Давыдов, хорошо знавший Ермолова, тем легче ошибались люди, наблюдавшие его со стороны.

Нечто подобное имело место и с другими героями этого рассказа. Их социальная положительная репутация и видимое всем поведение оставляли как будто некие резервы скрытой оппозиционности, сверх того, что было на виду. И этого уже было довольно, чтобы во времена, когда Власти требуются не личности, а бездумные исполнители, их подозревали в «карбонарстве». Причем подозревали по обе стороны уже почти готовой к тому времени «баррикады».

Но были ли эти потаенные резервы оппозиционности?

«Я прибыл в Тифлис в 1827 году, 2 февраля. В то время еще был главнокомандующим Алексей Петрович Ермолов, уже ожидавший смены и потерявший свою популярность; про него говорили тогда, что он только либерал-прапорщик; но он мог играть роль Валленштейна, естьли б в нем было поболее патриотизма, естьли б он при обстановке своей того времени и какого-то трепетного ожидания от него людей ему преданных и вообще всех благородномыслящих не ограничился каким-то непонятным равнодушием, увлекшим его в бездейственность, в какую-то апатию, за которую Николай вместо благодарности заплатил ему неблагодарностию…» — так начинается очерк «Ермолов», приписываемый перу декабриста Цебрикова^[244]. Смысл этих резких и обидных слов ясен: Ермолов обманул, предал людей, веривших в него. Декабрист считает так: если ты порядочный человек, ты не можешь не быть с нами, теми, кто восстал против самодержавия, а если не поддержал нас, значит, — непорядочный.

Естественно, я не собираюсь «защищать» Ермолова от Ермолова. Тем более, что это не единственный взгляд на него из декабристской среды. Здесь важна альтернатива, перед которой Цебриков ставит Алексея Петровича, да и не только его. Но если такой взгляд со стороны столько перенесшего по тем временам, и все же менее не сломленного участника 14 декабря понятен и по-своему оправдан, то куда труднее согласиться с нынешними суждениями, которые, по сути, тоже ставят всех современников декабристов перед выбором: либо на Сенатскую площадь, либо в Грузино, к Аракчееву. Для Пушкина и Карамзина, к примеру, при этом делаются исключения. Не упоминаю уже о том, что иметь две логики для объяснения однопорядковых в принципе явлений, — это, как говаривал В. Б. Шкловский, «неправильный метод». Ведь в конечном счете и после 14 декабря остались люди, которые не пришли ни к первым, ни ко вторым, условно говоря. Последние годы правления Александра I — это еще не эпоха Выбора, а только одна из репетиций оного. Эта эпоха наступит век спустя. А ставить наших героев и им подобных перед дилеммой: либо Тайное общество (не говоря уж о цареубийстве), либо «передние» Аракчеева все равно, что предложить человеку на выбор — застрелиться или принять яду, когда у него есть возможность просто выйти вон в любую дверь.

Подобно большинству современников наши герои остались в стороне. Их многое сближает с декабристами, но в главном они расходятся. Так разные врачи, наблюдая одни и те же симптомы болезни, ставят разный диагноз и назначают разные методы лечения.

А реформы? Увы, император скорее всего был прав, когда в 1814 г. и позже говорил, что «нет людей». Воронцов и Киселев — этого мало для преобразования России. Впрочем, нет. Реформы нужно было поручить проводить Аракчееву и аракчеевцам. Они бы постарались сделать все сообразно желаниям царя, ибо по службе рассуждать не привыкли.

Нужно ли пояснять, что и в этом тоже — драма нашей Истории?

* * *

В 1909 г. в Англию поехала делегация III Думы. На обеде у лорда-мэра Лондона П. Н. Милюков произнес речь, в которой сообщил, что «пока в России существует законодательная палата, контролирующая бюджет, русская оппозиция останется оппозицией Его Величества, а не Его Величеству». К «русской оппозиции» это заявление имело очень косвенное отношение. Но эта знаменитая фраза очень точно обозначила некое явление. Действительно, почти во все времена, во всех странах, при всех режимах есть люди, выражающие свое недовольство нередко весьма громко, но притом никогда не посягающие на Основы и вовсе не от нехватки храбрости, а по убеждению, что Основы эти самые лучшие, правильные и т. д. при всех недостатках. Такие люди и составляют «оппозицию Его Величества», какое бы имя «Величество» не носило, в отличие от тех, кто видит свою задачу в замене Основ. Кредо первых — эволюция, вторых же — революция.

Судьба «оппозиции Его Величества» сравнительно благополучна в странах, где осуществились «конституционные мечтания», и куда менее спокойна в странах, имеющих «склонность» к деспотизму, особенно в периоды, когда эта «склонность» становится господствующей, а верховная власть не терпит возражения уже не только от врагов, но и от друзей, когда критерием лояльности выступает тщательность соблюдения формы, а не верность сущности содержания.

Герои этого рассказа — ярчайшие, быть может, представители «оппозиции Его Величества» своего времени. Они были людьми, прекрасно видевшими все пороки существующей системы, причем тем яснее, что принадлежали к элите государственных деятелей. Они порицали эту систему в том виде. Они страдали за нее, как только и могут страдать люди любящие свое Отечество. И все же несмотря ни на что, считали ее лучшей для той России, чем «мечтания» декабристов.

Мы уверены, что хорошо знаем, что им надо было делать, за кем идти, точнее, кого вести и куда.

Время как будто рассудило.

Но легче ли им, не знающим того?

И легче ли нам?