Читать книгу - "Рудольф Нуреев. Я умру полубогом! - Елена Обоймина"

По иронии судьбы одной из лучших работ Гиллем в этом театре будет главная партия в балете «Маргарита и Арман», поставленном для Нуреева и Марго Фонтейн хореографом Фредериком Аштоном…

Летом того же года Рудольф предполагал станцевать Альберта в «Жизели» и в Американском театре балета, с чьей труппой он не работал уже более десяти лет. По рассказам очевидцев, за последние годы его техника настолько ослабла, что руководство театра не захотело подписывать с ним контракт. Но в рамках знаменитого тура в честь своего 50-летия, растянутого на два года, Рудольфу все-таки удалось станцевать здесь три спектакля.

Его приезд в Кировский театр тоже не назовешь удачным. Танцовщику предоставили возможность станцевать несколько спектаклей на той сцене, о которой он так мечтал в юности. Нуреев выступил здесь 17 и 19 ноября 1989 года в одном из своих любимых и выигрышных когда-то балетов — «Сильфиде» X. Левенсхольда. Рудольфа пригласил тогдашний художественный руководитель балетной труппы театра, главный балетмейстер Кировского и бывший нуреевский соученик Олег Виноградов. Но танцовщик прибыл в Ленинград с больной ногой, а потом еще разорвал мышцу на другой ноге во время репетиции со своей двадцатилетней партнершей Жанной Аюповой.

«Во-первых, для меня по сей день остается загадкой, почему партнершей Нурееву выбрали меня, ведь в театре было достаточно статусных балерин, — рассказывала Жанна позднее. — Может быть, потому, что я ученица Нинель Александровны Кургапкиной. Они с Нуреевым были очень дружны. Его приезд был неожиданностью. Естественно, я волновалась: я никогда не видела его живьем, знала только легенды. Слышала, что он личность одиозная. Нестандартная, скажем так… Мне не хочется говорить о нем, потому что все ожидают сногсшибательной скандальной хроники. Если Нуреев — обязательно дайте скандал. А мне неинтересны эти скандалы — в моей памяти он прежде всего остался моим первым выдающимся партнером-звездой».

«Партнер-звезда» все-таки трезво оценивал свои реальные возможности. «Сильфида» требовала безупречного классического исполнения, что было Рудольфу уже не по силам. После нескольких репетиций он решил было танцевать «Шинель» — балет, поставленный специально для него за рубежом по одноименной повести Н.В. Гоголя на музыку Дмитрия Шостаковича. Однако принципиальный Виноградов отказался от подобной замены. Репетиции, проводимые старой приятельницей и партнершей Нуреева Нинель Кургапкиной, оказались изматывающими; Рудольфу часто приходилось делать перерывы для отдыха. По словам Нинель Александровны, он постоянно спрашивал ее:

— Может быть, мне не стоит танцевать?

Нуреев был убежден: Виноградов намерен выставить его перед ленинградскими зрителями не в самом лучшем свете. Позже он объяснял друзьям, что Виноградов его «угробил». Танцовщик не желал признаваться в своей ошибке: в свои пятьдесят с лишним лет он согласился исполнить технически сложную роль…

«Не знаю, почему я это делал, — признался Рудольф журналисту по возвращении на Запад, вспоминая выступление в «Сильфиде». — Возможно, это была детская выходка… но я никак не могу забыть уроков Марго Фонтейн, которая никогда не отменяла выступлений. Если ты в состоянии стоять на ногах, значит, можешь и танцевать».

Тот памятный спектакль в Петербурге состоялся 17 ноября. В первом ряду сидели бывшие партнерши Рудольфа в Кировском театре: Наталья Дудинская, Алла Осипенко, Нинель Кургапкина, Ирина Колпакова, Ксения Тер-Степанова. В зале присутствовали так же его ленинградские приятельницы Тамара Закржевская и Любовь Мясникова, сестра Розида и племянница Альфия, а в ложе сидела первая учительница — Анна Удальцова.

«Не все ожидали возвращения блудного сына с распростертыми объятиями, — писал критик. — Многие уже заранее были разочарованы, узнав, что Нуреев приехал не в форме, хромает и вообще, по слухам, не может больше ничего. На репетициях всех расстроила его неуверенность, откровенное искажение хореографического рисунка роли, совершенно сбившее с толку партнершу, и, в довершение всего, ярко-желтый костюм и пластиковые бахилы, надетые поверх балетных туфель… На спектаклях все казалось странно смещенным: мы старались заглянуть в глубину времени и увидеть его танец таким, каким он был двадцать-тридцать лет назад. Наши овации тоже относились к прошлому».

Невольно хочется задать один-единственный вопрос: любой другой танцовщик в свои пятьдесят два года, будучи столь же больным, как был болен Рудольф Нуреев во время приезда в Ленинград, станцевал бы лучше?! Да, прыжки Рудольфа были уже не такими легкими, как раньше, а исполнение не отличалось прежней четкостью, но он ТАНЦЕВАЛ! Танцевал, заметим, сложнейшую технически партию — в его возрасте, когда обычно уже давно не танцуют, и в его критическом состоянии здоровья! Это было своеобразным подвигом. Желтые сабо, в которых его запомнили на последних репетициях в Мариинке, Рудольф надевал прежде всего потому, что в них было комфортнее его натруженным, деформированным ступням. Так что горячие аплодисменты, крики «браво» и огромные букеты в конце спектакля были вполне заслуженными и, как бы ни хотелось этого некоторым критикам, относились вполне к настоящему, а не прошлому.

Его очаровательная, воздушно-легкая партнерша Жанна Аюпова в завершение коды сильфид и Джеймса поскользнулась и упала недалеко от партнера. На лице танцующего Рудольфа промелькнул секундный тревожный порыв — остановиться и помочь ей подняться, но заметив, что Жанна уже встала и вновь танцует, он завершил коду вместе с другими артистами.

«Только на спектакле при первой встрече я вдруг реально ощутила, что от него исходит энергия необыкновенной силы, — признавалась Жанна впоследствии. — Этого я не предполагала — все-таки человек был в возрасте. В тот момент я поняла, что его сценическая магия — не миф: он действительно был в состоянии гипнотизировать. И — необыкновенное обаяние. Меня это поразило и помогло мне. Я чувствовала партнера рядом, хотя в «Сильфиде» как такового дуэтного танца почти нет.

Конечно, ему было очень тяжело. Танцевал он не лучшим образом, но зал принимал его потрясающе. До такой степени, что в первые моменты после поднятия занавеса я просто не слышала музыки — шквал аплодисментов…

При этом он никогда не забывал о существовании партнерши. Мне было очень удобно: первый раз в жизни я так чувствовала партнера. Он буквально смотрел в глаза, от него исходило какое-то сияние. Потрясающе!

— Было ли на том спектакле в Мариинском театре понятно, что это очень крупный балетный танцовщик? Ведь в тот момент он фактически уже перестал им быть — скорее пребывал в качестве поп-идола…

— Я не смотрела на него, как на Майкла Джексона, но я понимала, кто он. Конечно, это были уже не те танцы, но для меня это не имело значения. Кто-то кричал, что он плохо танцует, но говорить так — значит совсем ничего не понимать ни в ситуации, ни в танцах».

Вернувшись в Париж, Рудольф впервые в жизни негативно отозвался о ленинградском балете в своем интервью. На вопрос, какие у него остались впечатления, он ответил:

— Неприятные. Все эти последние тридцать лет страна и танцевальное искусство не развивались, стали не лучше, а хуже. Русские танцовщики — очень высокомерные. Все пропитано какой-то идиотской рекламой: в России — самая лучшая танцевальная школа и самый лучший балет. Но теперь это не так. Нет прежней культуры.