Читать книгу - "Пилигрим - Тимоти Финдли"

Тем не менее Роберт Даниэль «Рад» Парсонс вернулся из добровольной ссылки в Париж, где двери были взломаны, ворота распахнуты, а безумцы выпущены на волю.

На деньги, вырученные от продажи книги, Парсонс с помощью преданной Юнис открыл в доме 37 на улице де Флери, в тени Люксембургского дворца, приют для умалишенных. Неподалеку в том же переулке находилась студия Гертруды Стайн, куда недавно переехала Алиса Б. Токлас. Каждый день осенью 1904 года мисс Стайн и мисс Токлас прогуливались с собакой к Люксембургским садам, весело маша рукой жителям дома номер 37, которые частенько сидели голыми во дворе за резными железными воротами, среди увядающих гераней. Четырнадцатого октября 1904 года мисс Токлас записала в своем дневнике: «Сегодня утром чудаки парсониты снова сидели там на маленьких марокканских ковриках, великолепные в своем равнодушии к собственной наготе, плетя макраме из бечевок. Г.С. заметила, что если человеку нравится сидеть на земле, то лучше марокканских ковриков ничего и придумать нельзя. «Их расцветка, сказала она, — так прекрасно сочетается с цветом человеческой плоти!» Надо будет подумать об этом».

Кроме Гертруды Стайн и Алисы Токлас, на парсонитов мало кто обращал внимание. Вернее сказать, на них мало обращали внимания власти. Полицейские, проходя мимо, отворачивались, благо ворота были закрыты. Горожане, занимающие высокое место в обществе — высокое с их точки зрения, — вообще избегали появляться на улице де Флери. Детей и собак поскорее тащили в парк. Никто не жаловался.

А потом грянул гром.

Среди пациентов, «спасенных» из лечебницы Сальпетриер, был человек по имени Жан-Клод Венкер, который верил, что прибыл на Землю из другого места (он никогда не говорил точно, откуда), чтобы убить Антихриста и всех, кто в него верит.

Впервые он попал в поле зрения полиции за тридцать пять лет до «спасения» из лечебницы, когда его вынесло на берег возле Марселя в объятиях мертвой матери. Оба они были в числе двухсот пассажиров перегруженного корабля, затонувшего между алжирским и французским берегами. Все остальные погибли. В кармане передника так и не опознанной матери нашли листок бумаги, на котором карандашом было написано: «Жан-Клод Венкер». Без сомнения, именно с этим человеком она собиралась встретиться, высадившись на землю Франции.

Мальчику было от силы года четыре, если не меньше. На каком языке с ним ни говорили, он не понимал ни единого, и происхождение его осталось загадкой. Его помещали в один сиротский приют за другим, и каждый раз Жан-Клод провоцировал собственное изгнание поджогами и яростными воплями, которыми он встречал пожарную команду.

В последние годы его жизни в детских приютах один терпеливый до святости иезуит придумал для Жан-Клода язык, вполне справедливо рассудив, что главное несчастье ребенка заключается в неспособности к общению. В результате получилась помесь из упрощенного французского, еще более упрощенной латыни и условного лексикона, состоящего из междометий, бурчаний и вздохов. Бог был «Deo-Dieu», Христос «Corpus» (тело, лат.), а Антихрист — «Diabolo».

В конечном итоге тело священника нашли — кусок за куском; оно было расчленено и разбросано по разным местам. Голову так и не обнаружили. Жан-Клода Венкера посадили в тюрьму (как предполагалось, пожизненно) для невменяемых преступников в Лавуа Па, в предместье Парижа. За месяц до возвращения Парсонса из ссылки Венкера забрали в Сальпетриер как образец для изучения языка сумасшедших.

И как раз в тот момент помешанных начали выпускать. Жан-Клод Венкер оказался в приюте на улице де Флери.

Там, следуя какой-то зловещей логике, он пришел к выводу, что Парсонс — сам дьявол во плоти. Быть может, вывод основывался на том простом факте, что Парсонс сидел во главе стола, когда коммуна обедала. Венкер и его последователи стащили Парсонса с постели, раздели донага и прибили гвоздями к кресту. Затем крест перевернули вверх ногами и сожгли на закрытом дворе в доме номер 37 по улице де Флери. Прежде чем изгнать из приюта Юнис Парсонс, ее заставили наблюдать за мученической гибелью брата.

Эти события произошли в ночь с шестнадцатого на семнадцатое октября 1904 года, с воскресенья на понедельник. В понедельник милиция штурмом взяла ворота и арестовала пятнадцать живших там парсонитов, включая Жан-Клода Венкера.

Алиса Токлас отметила в своем дневнике, что ночью пылал огонь и раздавались душераздирающие человеческие вопли. «Залаяли собаки, и Г.С., проснувшись, сказала мне: «Не включай лампу, зажги только свечу. В Париже сейчас много русских, и не исключено, что мы окажемся в центре погрома. Не стоит привлекать к себе внимание». Я послушно зажгла одну свечу и поставила ее посреди комнаты, где ее нельзя было увидеть через окно».

Пресса разразилась обычными сенсационными заголовками. «Эксперимент парсонитов сгорел в огне!» «Парсонизм умер на кресте!» И так далее. Реакция мировой общественности последовала незамедлительно. Именно тогда близкие Парсонса в Вайоминге и других местах ушли в подполье, сменили фамилию и исчезли из поля зрения публики. Юнис Парсонс в течение двух лет тщетно пыталась издать собственную книгу — и в конце концов покончила с собой. В Торонто ученик Фрейда Эрнест Джонс прочел лекцию об опасности «заигрывания с парсонизмом» и экспериментирования в области психопатологии. Жане и Блейлер в Париже и Цюрихе праздновали победу над крахом «безумца безумных», а Фрейд в Вене сжег личный экземпляр манифеста «В защиту безумия».

В Кюснахте все было иначе. Юнг завернул свой экземпляр книги Парсонса в вощеную коричневую бумагу из мясной лавки, перевязал веревкой и запер в бюро, где хранились его дневники, письма и запасная бутылка коньяка.

В предрассветных сумерках после «ванного откровения» Юнг надел халат, сунул ноги в шлепанцы и спустился вниз.

Оказавшись в кабинете, он открыл окна и ставни, подошел к запертому бюро, вставил ключ, откинул вниз дверцу и вытащил на свет Божий перевязанный веревкой пакет в коричневой обертке, в котором находилась книга «В защиту безумия».

Пилигрим. Блавинская. Геккель. И эта пещера, где я сижу.

Он развязал веревку и бросил ее на стол. Развернул и разгладил вощеную коричневую бумагу, положив ее рядом с бечевкой, чтобы не потерять. Сама книжица — не более пятидесяти страниц — выглядела так, будто ее только что купили: чистенькая серо-голубая обложка, не успевшие поблекнуть черные буквы. Юнг закрыл правой ладонью лицо, словно говоря себе: «В темпе, в темпе! Давай!»

Автор книги, вне всяких сомнений, был мучеником. Он совершил чудовищную ошибку — и тем не менее был совершенно прав.

Еще один Лютер. Еще один Руссо. Еще один да Винчи. Еще одно чудовище, скрывающееся внутри святого, — и еще один святой внутри чудовища.

И если выпустить на волю святого, ты одновременно освободишь чудовище.

«У водоворота есть голос, — прочел он, — который, стоит нам только пожелать, они помогли бы нам услышать».

Пилигрим. Блавинская. Эммина рыбка — наше дитя.

И Юнг написал: