Читать книгу - "Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917-1991 - Наталия Лебина"

Классика сексуальной коммерции в новых социальных условиях

Слово «проституция», конечно же, не является советизмом. Однако те изменения, которые претерпела эта форма сексуальной коммерции в советский период российской истории, заслуживают внимания и оправдывают сюжет о проституции в книге о городском быте. Одновременно личные воспоминания в данном случае будут иметь несколько непривычную форму. Ведь соприкосновение с вопросами «купли-продажи» интимных услуг носили, во всяком случае у меня, прежде всего научный характер.

В конце 1960‐х годов, в пору моего студенчества, в родительском доме несколько раз бывал известный ученый, уже тогда самый крупный специалист в области социологии семьи и брака, Анатолий Георгиевич Харчев. Отец любил подбирать интересные компании и всегда думал о том, будет ли комфортно людям вместе за одним столом. В запомнившийся мне вечер у родителей встретились социологи и юристы. Последних представляли моя мама и ее подруга по учебе в университете Лидия Александровна Николаева, в то время заместитель декана юрфака ЛГУ. Не помню, в связи с чем, речь зашла о проституции в СССР. Лидия Александровна, в целом признававшая факты «приставания к мужчинам» на улицах социалистического Ленинграда, все-таки с жаром уверяла, что никакой коммерции в ситуации контакта с иностранцами не существует. Ведь девушки, как правило, вполне довольствуются небольшим подарком: французскими духами, западными колготками, бижутерией. Эта «наивность» правоведа была не так проста. Якобы отсутствие денег в случае интимного общения не слишком близко до этого знакомых мужчины и женщины являлось доказательством отсутствия и самого факта проституции. Ведь ее важнейший признак – это превращение женщиной собственного тела в некий товар, реализуемый по вполне конкретной цене, и признание торговли собой профессиональным ремеслом. По сути дела, Лидия Александровна настаивала на позиции полного отрицания даже элементов скрытой сексуальной коммерции в советском обществе. Анатолий Георгиевич придерживался иного мнения. По воспоминаниям Игоря Кона, «Харчев еще в 1960‐х гг. вынашивал идею изучения проституции методом включенного наблюдения <…> Но, разумеется, ничего из этого не вышло, ведь официально считалось, что с этим позорным явлением в нашей стране давно покончено. А потому нет необходимости обращаться к пережитку прошлого»⁶⁰⁷. За столом у моих родителей Анатолий Георгиевич тоже намекнул на возможные варианты социологического анализа латентной проституции. Но осуществить эти планы ему не удалось. Вскоре Харчев уехал в Москву. В столице его карьера развивалась блестяще. Он создал журнал «Социологические исследования», глубоко интеллектуальное и продвинутое издание. Правда, умер бывший фронтовик Анатолий Георгиевич Харчев не слишком старым человеком, в 1987 году ему исполнилось 66 лет. А через семь лет, в 1994 году, вышла моя книга «Проституция в Петербурге»⁶⁰⁸.

Эта была, по сути дела, первая историческая монография о торговле любовью в России, написанная отечественными историками. Соавтором текста выступил тогда еще начинающий, а ныне крупнейший исследователь проблем истории церкви Михаил Витальевич Шкаровский. У него к этому времени образовались наработки по истории проституции в советском обществе 1920–1930‐х годов, в первую очередь материалы Центрального государственного архива Санкт-Петербурга. У меня тоже набралось достаточно много документов из только что рассекреченных фондов Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (бывшего Ленинградского партийного архива при Областном комитете КПСС). Кроме того, осенью 1992 года я была вынуждена покинуть Санкт-Петербургский институт истории РАН и начала работать в музее-квартире Сергея Кирова. Свои впечатления от службы в этом учреждении, из которого в начале 1990‐х годов еще не выветрился партийно-номенклатурный дух, я описала в очерке «Ищите женщину, или Размышления в пустой спальне»⁶⁰⁹. Конечно, должность экскурсовода была серьезным понижением социального статуса. Но за несвойственную мне кротость, выражавшуюся в чтении рекомендуемой начальством литературы, в частности повести Антонины Голубевой «Мальчик из Уржума», написанной в 1936 году, пришло и вознаграждение. В фондах Музея Кирова мне удалось найти хранившиеся там с 1965 года и ни разу не публиковавшиеся ни полностью, ни частично документы – воспоминания дезинфектора врачебно-трудового профилактория для проституток, который почти год возглавляла жена Кирова. Находка убедила меня, что написать книгу о сексуальной коммерции в советском обществе не только необходимо, но и возможно. Однако я сочла важным начать свое повествование не с 1917 года, а с 40‐х годов XIX века. Михаил Витальевич поддержал эту идею, и в результате появилась книга о российской проституции почти за сто лет.

Обложка книги Н. Б. Лебиной и М. В. Шкаровского «Проституция в Петербурге». М.: Прогресс-академия, 1994

Начальной точкой нашего исследования стала дата образования в 1843 году Врачебно-полицейского комитета. С этого момента началась история легальной и регламентированной «торговли любовью» в России. К 40‐м годам XX века, как свидетельствовали советские энциклопедические издания, сексуальная коммерция в СССР была полностью ликвидирована. Это утверждение, конечно же, далеко от истины. Скорее желаемое выдавалось за действительное. О проституции не писали ни публицисты, ни практики – медики и юристы, – ни социологи и историки. После 1985 года ситуация резко изменилась. На советского обывателя обрушилась огромная масса самой разнообразной информации о «путанах, «интердевочках», «ночных феях». Одновременно появились и серьезные исследования юристов, социологов, психологов⁶¹⁰. Однако историки по-прежнему не уделяли проблемам проституции должного внимания, хотя именно их вклад в рассмотрение вопроса был важен. Отсутствие ретроспективной картины российской сексуальной коммерции порождало массу легенд и вымыслов. К их числу относятся искаженные представления о «небывалом росте» и размахе торговли любовью в постперестроечные времена. Не знакомый с историей вопроса обыватель переложил вину за оживление института продажной любви на российскую демократию. На самом же деле именно в перестроечное время советские правоохранительные органы наконец ввели хотя бы административную ответственность за проституцию. Уже в мае 1987 года появился указ Президиума Верховного Совета РСФСР. Согласно этому документу, «лица, в отношении которых имеются достаточные основания полагать, что они занимаются проституцией, вызываются в милицию для официального предостережения о недопустимости антиобщественного поведения. К таким лицам в порядке, предусмотренном законодательством Союза ССР и РСФСР, могут быть применены уполномоченными на то должностными лицами органов внутренних дел (милиции) административное задержание, личный досмотр, досмотр и изъятие вещей»⁶¹¹. И все же, судя по довольно странным для правового документа формулировкам, должных способов взаимоотношений с институтом проституции найдено не было. Причиной, как мне представляется, было, в частности, пренебрежение опытом прошлого.