Читать книгу - "Его Величество - Владимир Васильев"

Мятеж длится три месяца и шесть дней. Авидия Кассия убивает один из его сообщников. Я даю полную амнистию его сторонникам…

Он прерывается, оборачивается к Николаю Павловичу и спрашивает:

— А ты готов простить своих подданных, восставших против тебя? Уверен ли ты, что, простив их, ты навсегда установишь мир в этой провинции?

Марк Аврелий внезапно замолчал. С реки на него надвинулся густой туман, и он исчез из вида.

* * *

Утром, вспомнив о своих сомнениях перед сном и подробности сна, Николай Павлович пригласил Бенкендорфа. Ему нужен был человек, который бы, не боясь его гнева, мог откровенно ответить на любой его вопрос.

— Как считаешь, Александр Христофорович, заключается ли обеспечение интересов России воссозданием Польши, счастливой и процветающей под нашим покровительством, — поинтересовался Николай Павлович, когда они, оседлав коней, отправились на прогулку по Гатчине.

— Я вам уже говорил, ваше величество, как обременительно для России содержание польских территорий, — задумчиво произнес Бенкендорф. — И дело тут, скажем, не в расходах финансовых. Наш крестьянин, наш ремесленник прямо-таки с завистью смотрит на поляков. Получается, победители живут хуже побежденного народа. Такое положение противоречит здравому смыслу.

— Да, для завоевания Польши принесены огромные жертвы, — наклонил голову император, вроде, как соглашаясь с ним: — И что же хорошего вышло для империи? Другие жертвы, столь же значительные, мы понесли и в последующие 15 лет, частью для содержания и снаряжения армии, вооружения крепостей и обременительного содержания ядра войск.

— Войска, которое сейчас неплохо воюет с нами, — вставил Бенкендорф.

— Прекрати, граф! — крикнул Николай Павлович, взнуздал лошадь и оторвался вперед.

Бенкендорф задел за живое. Хорошо обмундированным и обученным войском польским государь гордился, мечтая со временем использовать его вместе с русской гвардией в самых ответственных операциях по укреплению порядка в Европе. И вот теперь он вынужден воевать против полков, составляющих элиту армии.

— Империя в ущерб собственной промышленности, была наводнена польскими произведениями. Одним словом, мы несли тягости нового приобретения, не извлекая из него никаких иных преимуществ, кроме нравственного удовлетворения от прибавления лишнего титула государя, — не отклоняясь от темы разговора, продолжил беседу император, когда Бенкендорф нагнал его и кони пошли рядом.

— Вред был действительный, — согласился граф.

— Другое, еще более существенное зло заключалось в существовании перед глазами порядка вещей, согласно с современными идеями, почти не осуществимого в королевстве, а следовательно, невозможного в империи. Зародившиеся надежды нанесли страшный удар уважению власти и общественному порядку и впервые привели к несчастным последствиям в конце 1825 года, — продолжал император.

— Раз удар был нанесен, пример подан, трудно предположить, чтобы во время всеобщих волнений и смут эти идеи не продолжили развиваться, несмотря на доказанную их призрачность и опасные последствия, — подхватил мысль генерал-адъютант.

— Одним словом, — император посмотрел на Бенкендорфа многозначительно.

— Одним словом, это явилось разрушением того, что составляло силу империи, то есть убеждения, что она может быть велика и могущественна лишь при монархическом и самодержавном государе. То, что было ложно в основании, не могло продержаться долго, — медленно, но уверенно говорил граф, то и дело, бросая настороженные взгляды на государя. На последней фразе он остановился, словно подбирая слова, которые могли бы быть лучше восприняты Николаем Павловичем, и, обладая умением создавать эффекты, ярко завершил: — При первом толчке здание рухнуло. Так как интересы различно понимались в обеих странах, то отсюда проявилось разногласие в воззрениях на жизненный вопрос: каким образом рассматривать и судить преступления безопасности государства и особы государя.

— Ты подвел меня к печальному выводу, Александр Христофорович, — император наклонился вперед, будто желая снова оторваться от своего собеседника и тем самым прервать беседу. Но он вдруг опустил узды, выпрямился в седле и с легкой торжественностью сказал: — То, что признавалось, как преступление в империи, было оправдано и даже нашло защитников в королевстве. Свидетельством тому недавний судебный процесс. Вследствие всего этого создались непреодолимые затруднения, настроение умов обострилось, поляки укрепились в своем намерении избавиться от нашего владычества и, наконец, довели дело до катастрофы 1830 года.

— Я думаю, ваше величество, — сказал после паузы Бенкендорф, — все, что делается, и все, что происходит в Польше, очевидно, доказывает — прошла пора великодушия; неблагодарность поляков сделала его невозможным, и на будущее время во всех сделках, касающихся Польши, все должно быть подчинено истинным интересам России.

— Ты прав граф, — кивнул император. — Но сначала мы ликвидируем мятеж. Они слишком далеко зашли.

На языке так и вертелось: «и в этом нам поможет Паскевич», но Николай Павлович не позволил себе высказать потаенную мысль даже Бенкендорфу, с которым был всегда откровенен.

О замене Дибича Паскевичем, государь подумал сразу после того, как старый фельдмаршал после победы под Гороховой упустил возможность покончить с мятежниками. Ему жалко было расставаться с Иваном Ивановичем, так много сделавшим для укрепления славы русского оружия во время войны с турками, но обстоятельства требовали решительных действий, а Дибич словно переродился — медлил, опасался переходить в наступление.

«Вся надежда на Ивана Федоровича», — подумал император, мысленно переносясь в ту пору, когда у него, тогда еще великого князя, состоялось первое знакомство с Паскевичем.

Это было весной 1814 года, после взятия Парижа. Венценосный старший брат, император Александр I, допустил великого князя Николая Павловича к победоносной русской армии. На одном из гвардейских разводов он совершенно неожиданно представил ему 42-летнего генерал-лейтенанта, командующего 2-й гвардейской дивизией Ивана Паскевича. И Николай Павлович с помощью заслуженного ветерана принялся подробно изучать прошедшую кампанию. Разложив карты, они часами разбирали все движения и битвы 1812, 1813 и 1814 годов.

Судьба свела их вновь в 1821 году. Назначенный в мае командиром 1-й гвардейской пехотной дивизии, Паскевич исполнял обязанности командующего гвардейским корпусом в Минске. Великий князь Николай Павлович замещал в то время Ивана Федоровича на его должности в Вильно.

И тут в Егерском полку возник конфликт между великим князем и капитаном Норовым. Он мог разрастись, потому как в него вовлекались все новые офицеры, выражавшие недовольство молодым командиром дивизии. Великий князь вынужден был обратиться за помощью к Паскевичу. Неповиновение в Егерском полку генералом тут же было пресечено. По его совету Николай Павлович отправился в столицу повиниться перед императором. Александр I простил брата. Позднее государь простил и капитана Норова. С тех пор в общении между великим князем и Паскевичем в оборот вошла фраза «отец-командир». Так Иван Федорович вошел в небольшой круг людей, с кем государь мог говорить откровенно, кому доверял.