Читать книгу - "Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя - Олег Аксеничев"

— Не забывай за порядком следить, Григорий! Что ж у тебя икона такая закопчённая, аж и не разберёшь, кого богомаз изобразил?!

И вышел, не затворив за собой дверь.

Григорий Грязной мог поклясться, что образ архангела Михаила, висевший в красном углу пыточной, был чист и ярок ещё вечером, когда сюда принесли тверича...

Теперь же Ангел Грозной Смерти словно закрыл перед собой занавесь, дабы не видеть свершившегося убийства.

Грязной потрогал пальцем икону. Копоть не так липнет к коже, Господь свидетель.

А вот кровь... Кто ж заляпал образ?

Не могла же она сама долететь сюда от дыбы?

— Тело — в реку. Икону же тряпицей протрите...

Демон Риммон не видел произошедшего в пыточной Опричного дворца. Но почувствовал.

Голод можно успокоить по-разному. Можно, например, пареной репой — и пузо набито, и не придётся сглатывать слюну, проходя по овощным либо мясным рядам рынка. А можно осетриной либо арбузом, тающим во рту... Ла-ком-ство!

Так и для демона. Его пища — наши грехи, поэтому любой демон всегда сыт. Солгал ли ты, подумал (а то и сотворил) недоброе — кормишь бесов. Кормишь ты, кормит он или она, кормлю я...

Но и среди грехов есть лакомые. Что, скажем, сладкого в обычном убийстве? Оно же — обычное, таких тысячи было и будут. А вот чтобы брат убил брата, и не в гневе, а по расчёту, размыслив...

Таким прямой путь в ад уже при жизни.

Демон Риммон не откажется от такого слуги.

От рабски покорного царя всея Руси Ивана Васильевича.

* * *

А на Москву катилось с юга не только лето.

Крымский хан Девлет-Гирей, как говорил московский люд, разбил войска царского тестя, отца Марии, недавно умершей жены Ивана Васильевича. Хана Темрюка Черкасского. Но вот только князь Умной-Колычев этим словам не верил, говорил государю, что всё обман и сговор, что Темрюк просто переметнулся к врагам Руси. Да и дьяк Андрей Щелкалов, возглавивший после казни Висковатого Посольский приказ, при упоминании Темрюка недобро хмыкал и хмурился.

Доносили, что татарское войско выдвигается к нашим южным рубежам. На развёрнутых картах свинцовые карандаши русских воевод рисовали стрелку за стрелкой — куда мог нанести удар крымский хан.

По всему выходило, что на Козельск, городок маленький, но лютый на татар ещё со времён Батыева нашествия, когда жители семь недель держали монгольское войско и умерли, но не отворили врагам ворота. И запылили по просохшим за весну дорогам ноги тысяч ратников земского войска, разворачивающегося за Окой, застучали костяными колотушками копыта боевых коней, заскрипели колеса орудийных лафетов.

У Серпухова с опричной гвардией обосновался сам Иван Васильевич, готовый немедленно выехать в войска, столкнувшиеся с неприятелем.

Дождались же не битвы, но гонца, тёмного от пыли и дурных вестей.

— Татары близко, государь!

Гонец Севрюк Клавшов спрыгнул с коня, повалился в ноги царю.

— На Злынском поле хан-собака перебежчиков наших повстречал, — говорил гонец. — Детей боярских из областей южных... А те рассказали хану-собаке, что голод-де у нас; что войско-де царское в Ливонии немца бьёт; что сам государь с опричными у Серпухова стоит и сил у него-де мало...

— Предали меня, — печально сказал Иван Васильевич. — Снова предали! Сколько же ещё русской крови пролить придётся, чтобы крамолу вывести?!

— Не все предали, государь, — склонился в седле Малюта Скуратов. — Прикажи — жизнь за тебя отдам! И они, — Малюта указал рукой на выстроившихся поодаль опричников, — вслед за мной!

— Верю тебе, Григорий Лукьянович. И опричникам своим верю...

— Не всем верить можно, — не согласился вдруг Умной-Колычев, взглядом, как лезвием, обводя опричное войско.

— Или знаешь чего, князь?

— Знаю. Но позже скажу, не гневайся, государь!

Знал Иван Васильевич, что работа у Умного тайная; может, и царю не всё говорить надобно. Поэтому и не прогневался на верного слугу.

Севрюк Клавшов продолжал говорить:

— Сын боярский из Белёва, именем Кудеяр Тишенков, броды через Оку врагам показал. Хан-собака обошёл земское войско, на Серпухов идёт... Остерегись, государь!

— Как же — через земцев? Несколько десятков тысяч всадников не заметить?!

Опять измена, не так ли, царь Иван Васильевич?

— Где сейчас татары?

Малюта Скуратов проверил, как выходит из ножен сабля, словно битва должна была начаться уже сейчас.

— Второго дня у Кром через Оку переправлялись. Мыслю, что завтра здесь будут.

— Здесь будут, — эхом повторил Иван Васильевич.

Вскрикнул, побагровев лицом, взмахнул правой рукой с зажатой в ней плетью:

— Людей у меня мало, это верно! Но с нами — Бог, а значит, и победа!

Опричники, слышавшие всё, — не так уж далеко стояли их ряды от государя, — подняли к небу копья и пищали, рявкнули:

— Гойда!

Умели опричники кровь проливать за государя. Чужую пускали, не задумываясь, раз царь повелел. И свою не ценили.

Дьяк Щелкалов однажды, подливая в золотой кубок флорентийское вино с пряностями, рассказал окружающим, чем палач от воина отличается. Тем, что палач, иную жизнь не щадя, за свою боится. Не палачами были опричники, но бойцами за веру и государя. Крестоносцами, выброшенными из своего времени.

Первых татар, разведку, видимо, встретили следующим утром.

Странно встретили.

Передовой полк опричников ринулся к врагам, посвистом погоняя коней. Им же наперерез рванулись воины, подчинённые Умному-Колычеву, выдёргивая из рядов наступающих человека за человеком.

—Так надо! — кричал, надсаживаясь, чтобы всем слышно было, Малюта Скуратов, вставший во главе передового полка. — Измену выпалываем, други!

Страшное слово — измена. Губы сжимаются в прямую линию, зубы скрипят в бессильном гневе. Хочется рассечь предателя или врага от плеча до седла, сбросить ярость в ударе, в брызгах алого и тёплого, солёного на вкус.

Разведку противника вырубили до последнего человека.

Перед царём же положили на зелёную, ещё не высохшую от росы траву тела убитых в скоротечной схватке изменников. Туда же, не щадя богатых одежд, бросили на колени тех, кого постарались взять живыми.

И как только Умной прознал про измену? Может, не любопытствовать? Главное, прознал ведь, на то у него и работа.

— Ты мало получил от московского государя, воевода Михаил?

Иван Васильевич сошёл с коня, подошёл ближе к одному из предателей.