Читать книгу - "Битва двух империй. 1805-1812 - Олег Соколов"

Вслед за князем поскакали его офицеры и кавалеристы, город заняла польская пехота. Только применив силу, Понятовский смог войти в ратушу и принять город от лица императора Наполеона. Впрочем, ещё долго, до заключения мира, вместе с польским командованием в Кракове оставался и русский штаб.

Согласно перемирию, условия которого Хлаповский доставил князю на следующий день после занятия Кракова, войска должны были оставаться на тех позициях, в которых они находились в момент подписания документа. Это означало бы для Понятовского, что он должен был уйти из древней столицы Польши. Но князь понимал, что оставить подобный важнейший пункт в руках австрийцев, тем более после победы, было бы абсурдом, поэтому он трактовал условия перемирия таким образом, что войска должны оставаться на тех позициях, в которых они находились в момент получения известия о перемирии. И объявил, что не отдаст Краков без приказа Наполеона.

Ситуация в городе была, прямо скажем, непростая. Как уже указывалось, в древней польской столице оставались и русские, и польские части. Отношения между «союзниками» были таковы, что начальник штаба польской армии генерал Фишер вызвал на поединок командующего русским авангардом генерала Сиверса. Офицеры также неоднократно дрались на дуэлях, а солдаты то и дело сталкивались в кулачных драках на улицах.

Несмотря на эту напряженную обстановку, Понятовский мог констатировать, что его отношения с князем Голицыным вдруг стали меняться к лучшему. Эта перемена со стороны русского главнокомандующего объяснялась его политическими видами.

Политика князя Голицына строилась не просто на враждебных полякам чувствах, он даже отмечал: «Неоспоримо, что обыватели обеих Галиций не терпят австрийцев, и сия ненависть происходит точно от тяжкого правления и образа обхождения с ними…»

Исходя из этого, князь предлагал следующее: восстановить Польское королевство под скипетром русского царя. Эту мысль уже давно лелеял близкий друг Александра князь Чарторыйский, вокруг неё вращалась русская политика в конце 1804 в начале 1805 гг. В это время Чарторыйский всеми силами стремился спровоцировать войну между Россией и Пруссией, чтобы отобрать у Пруссии польские земли, договориться с австрийцами и объявить о восстановлении Польского королевства, возложив королевскую корону на голову Александра!.

Как уже упоминалось, в 1805 г. война с Пруссией не состоялась, и эта идея была на некоторое время отложена в сторону, но она будет снова и снова всплывать на поверхность. Предложения Голицына были куда более скромными, чем Чарторыйского. Если последний хотел восстановить Польшу в старых границах, то Голицын исключал в своих проектах из будущего королевства всю Белоруссию, Киевскую и Подольскую губернии. Тем не менее Сергей Федорович считал, что идея восстановления Польши более чем разумна.

Он писал: «Чтобы все умы привести в равновесие, чтобы водворить повсюду спокойствие, необходимо нужен им король… Истинно все благомыслящие поляки жаждут о той минуте, в которую провозглашён будет их королём Александр, император всероссийский». Однако и в 1809 г. проектом восстановления Польского королевства под русским скипетром не суждено будет осуществиться. В ответе Голицыну на его предложение министр иностранных дел граф Румянцев под грифом «секретнейшее» высказывал скептические замечания по поводу его проекта: «Можно ли положиться на постоянство польской нации и под самым видом пылкого их желания соединиться ныне под скипетром е. в-ва, не кроется ли больше умысла, чтобы тем удобнее возвратить ту часть Польши, которая России досталася и потом вовсе отмежиться от нас? Но если бы сего и не случилось, то не предстоят ли живые примеры в глазах наших, сколь слаба и ненадёжна связь между соединенными под одной властию, но под разными именами и на особых правах государствами, невзирая на давность времени, которая, казалось бы, должна была сделать их нераздельными и неразлучными во всех случаях?»

Но может быть, самым главным контраргументом Румянцева было то, что, пока Польша оставалась разделённой между тремя державами (не следует забывать, что Пруссия сохранила, даже после Тильзитского мира, некоторые польские земли), последние были связаны между собой как бы круговой порукой. Пока сохранялась такая ситуация, Пруссия и Австрия оставались потенциальными союзниками России, как её сообщники в не самом красивом поступке. А вот если бы Россия забрала себе все польские земли, то она могла серьёзно поссориться с двумя другими участниками раздела. Именно поэтому политическим проектом князя Голицына пока не было дано ходу. Однако Румянцев не исключал, что если знатные люди герцогства Варшавского и галицийские магнаты пожелают стать русскими подданными и обратятся по этому поводу с ходатайством, то «таковой подвиг их и предложение о том не останутся безуспешны».

Впрочем, никаких «подвигов» и предложений на этот счёт не последовало. Политика Голицына осталась без последствий для судьбы Галиции. Зато обсуждение вопроса об этой провинции и о Польше в целом сыграло важнейшую роль в мирных переговорах в Альтенбурге.

Переговоры шли туго.

С одной стороны, у австрийцев оставались ещё немалые силы — около 250 тыс. солдат, готовых продолжать войну; с другой стороны, Наполеон сам не знал, как выйти из сложной ситуации, в которой все оказались. Кроме того, ему была неясна позиция России. В идеале он видел результатом кампании передачу Галиции герцогству Варшавскому, однако такой исход, совершенно очевидно, был бы неприемлем для Александра. Это означало бы восстановление почти половины Речи Посполитой. В этом случае сам собой напрашивался вопрос окончательного восстановления этого государства, а следовательно, отторжение от России её западных провинций. Поэтому Наполеон искал других решений. Одним из возможных вариантов было бы создание Галиции как отдельного независимого государства под властью союзного Наполеону государя, но и этот вариант едва ли мог удовлетворить Россию — ведь вместо одной маленькой Польши получилось бы целых две маленьких Польши! Царь вполне соглашался отдать Галицию австрийскому принцу, но это никак не устраивало ни Наполеона, ни поляков, так как фактически означало бы сохранение всей Галиции в качестве австрийской провинции.

Ловкий австрийский министр Меттерних, который вёл переговоры с министром иностранных дел Франции Шампаньи, намекал на то, что союз с Австрией выгоден для Наполеона, и тому следовало бы вообще ничего не забирать от габсбургской монархии, а вместо аннексий заключить с ней союз!

Как ни странно, Наполеон был не против такого решения, но при том условии, что будет заменён человек, сидящий на троне австрийской монархии. «Близкий союз с теперешним императором невозможен, потому что, несмотря на его добрые качества, он придерживается мнения того, с кем последним он разговаривал», — писал Наполеон своему министру иностранных дел. А в другом послании тому же адресату он говорил: «Если бы на троне был император, которому я мог доверять, такой человек, как великий герцог Вюрцбургский^[45], или эрцгерцог Карл, я оставил бы в целости всю австрийскую монархию, не урезав от неё ничего». Наконец, в другом письме, адресованном Шампаньи, он подтверждает: «Если император (австрийский) пожелал бы отречься в пользу великого герцога Вюрцбургского, я оставил бы его страну без изменений, с её теперешней независимостью и заключил бы с ней союз, который позволил бы мне завершить великие дела континента. Я доверяю характеру и достойному образу мысли великого герцога Вюрцбургского. Тогда бы я считал, что спокойствие мира достигнуто».