Читать книгу - "Австро-прусская война. 1866 год - Михаил Драгомиров"

Средство приготовить таким образом пехоту и кавалерию одно: сквозные суворовские атаки, и если его можно было забывать при прежнем оружии, то при нынешнем едва ли это будет расчетливо и безопасно.

Тем не менее, совершенно верно, что теперь кавалерия может подвергнуться при малейшей неловкости начальников гораздо большим потерям, чем то было прежде, что обусловливается, впрочем, нарезом гораздо более, нежели заряжанием с казны. Но это показывает только, что начальники должны быть ловчее^[135] и что основное свойство кавалерии — быстрота движения — должно быть развито до возможной степени. Ибо только быстрота движения может дать возможность кавалерии уничтожать пространство, на котором она терпит от огня, и сходиться на ту дистанцию, на которой шансы равны — на дистанцию шашки, пики. Итак, влияние усовершенствования оружия на кавалерию, разумно понимаемое, будет заключаться в том, в чем оно всегда заключалось относительно всех родов оружия: оно поведет к уяснению ее свойств, но никогда не поведет к уничтожению или уменьшению ее значения. На войне, как и во всем, уничтожается только то, что слабо, не верит в себя и до такой степени проникается своим ничтожеством, что, даже не побывав в опасности, приходит в ужас от нее, считает ее неодолимой, одним словом — само себя бьет в собственном воображении тогда еще, когда неприятель и не думал бить. Опасность от огня увеличилась для кавалерии; но ведь она увеличилась также и для пехоты: неужели из этого следует, что и пехоте нет более места на полях сражений? Пехота возвращает вред, ей наносимый; но разве она не покровительствует этим самым и нашей кавалерии?

Итак: развитие безумного бесстрашия в людях; развитие быстроты лошади и облегчение вьюка до возможного предела; полное освобождение от педантизма в обучении людей, в выездке лошадей и в уставных требованиях; развитие одиночной ловкости и уменья метко и сильно рубить и колоть^[136] — вот что вызывается усовершенствованным огнестрельным оружием, и горе той кавалерии, которая не поймет этого…

Относительно артиллерии кампания 1866 г. имела то значение, что утвердила за нарезной системой бесспорное превосходство, принимая, конечно, в расчет всю сумму качеств, а не некоторые из них. Картечное действие нарезной артиллерии слабо; но зато дальность и действительность стрельбы гранатой и картечной гранатою представляют такое превосходство перед соответствующими видами стрельбы из гладкостенных орудий, что последние не имеют почти никаких шансов на успешную борьбу с первыми.

Относительно полевой артиллерии выяснился еще и другой вопрос: она получила наконец возможность быть однообразной. Сколько можно судить, это, после увеличения дальности и действительности стрельбы, самый громадный шаг, сделанный артиллерией с принятием нарезной системы орудий.

Факты последней войны не обнаружили никакой разницы между действительностью 4 и 6-фунтового калибра с прусской, 4 и 8-фунтового — с австрийской стороны. Следовательно, в интересах подвижности, однообразия материальной части и снабжения, можно и должно ограничиться в полевой артиллерии одним 4-фунтовым калибром.

Иначе и быть не могло, ибо при нарезной системе увеличение калибра не ведет к увеличению дальности и действительности стрельбы в ощутительной мере^[137]. Произошло это оттого, что в продолговатом снаряде представилась возможность достигнуть такого выгодного отношения между поверхностью снаряда и его весом, о каком в сферическом снаряде нельзя было и думать. Достаточно сказать, что в нашей 4-фунтовой нарезной гранате на единицу поверхности приходится столько метала, сколько приходится его в 140-фунтовом сферическом ядре.

Защитники необходимости иметь батарейную нарезную артиллерию опираются в особенности на ее сильное разрывное действие, которое может понадобиться для разрушения земляных насыпей. Рассуждение мирно-военное, ибо в нем не приняты основные характеристические черты современной полевой войны: быстрота и неожиданность на каждом шагу; первая требует возможной подвижности всей материальной части (а можно ли считать подвижным, например, орудие, которое весит 40 пудов, в сравнении с 4-фунтовым, весящим всего 20?); вторая, т.е. неожиданность, ставит вас на каждом шагу в необходимость употреблять не то, что лучше, а то, что под рукою. Поэтому-то закон простоты во всем касающемся войсковой организации и считается основным законом; поэтому-то и глубоко верна в применении не только к военным, но и ко всем практическим предметам французская поговорка: «Лучшее — враг хорошего». Этого, к несчастию, никак не хотят понять мирные организаторы и, думая сделать добро армии, усложняя материальную часть, только затрудняют ее, следовательно делают вред.

Говорят, что батарейные нарезные орудия могут разрушать даже бруствера: опять мирное воззрение, ибо в нем упущено из виду, что выигрыш времени на войне — самое важное, и что лучше взять бруствер штурмом, нежели уничтожать его подобным образом. Это выгоднее во всех отношениях: и скорее, да и меньше будет потерь в людях. На основании аргументов, приводимых в пользу батарейной нарезной артиллерии, можно требовать, чтоб возились орудия всех калибров при армии: это было бы еще лучше; но это не было бы хорошо, так что в конце концов стремление к разнообразию калибров в полевой артиллерии в настоящее время объясняется не столько ясным сознанием нужд и польз армии, сколько рутинным желанием сохранить во что бы то ни стало привычное разделение артиллерии на батарейную и на легкую.

Опасение большего, сравнительно с прежним, расхода снарядов, вследствие увеличившихся дальностей стрельбы, совершенно не оправдалось: в продолжение всей кампании прусская артиллерия не израсходовала даже того комплекта снарядов, который возится непосредственно при батареях^[138]. Если и могло возникнуть подобное опасение, то в мнении только тех, которые не знают, что большой расход снарядов обусловливается не столько дальностью дистанций, на которые орудия могут стрелять, сколько неспокойным состоянием духа прислуги и офицеров.