Читать книгу - "Такова торпедная жизнь - Рудольф Гусев"

Нашпиговав нас общеобразовательными предметами и прокрутив на флотской практике на самых младших должностях, Система допустила нас к специальным кафедрам, и тут я понял, что ошибся в выборе специализации. У нас был полный набор: торпедисты, минеры, противолодочники, противоминщики и путсисты. При поступлении в училище о морском оружии я не мог знать даже в объеме кинофильма «Мы из Кронштадта». Фильм вышел позднее. Мне вообще все равно было кем начинать. В артиллеристы не пошел — там все ясно: ствол, лафет, снаряд.

В ракетчики тоже не тянуло. И стал я противолодочником. На первом занятии Вася Моторный, упитанный, как Черчилль, каперанг по прозвищу Парусно-Моторный, твердил нам про бомбомет: «Бомбомет состоит из трех основных частей». Делал паузу, смотрел на нас, как мы это усвоили, потом медленно продолжал: «Ствола с казенником, плиты с патронником и электромагнит». Он считал, что слово «электромагнит» иностранное и потому не склоняется. Потом рассказывал о поддоне глубинной бомбы, металлическом круге. Для ясности демонстрировал его нам на вытянутых руках прямо перед собой. Поддон закрывал его физиономию полностью, за исключением ушей. Получался — металлический круг с ушами. Нам это очень нравилось, и мы просили: «Покажите, покажите поддон еще раз». Он безотказно демонстрировал еще и еще раз и не понимал, почему поддон вызывал у нас такой неподдельный интерес. «Пожалуйста, еще разок покажите». Держа его на вытянутых руках, он нас разочаровывал: «Да это простой металлический диск. И все». Но мы-то видели, что поддон с ушами…

Герман.

Торпеды мне понравились сразу. Помню одно из первых практических занятий по приготовлению торпеды 53–39ПМ. Готовили двое мичманов-лаборантов — Никандров и Герасимов, кажется. Показательное приготовление. Четкие доклады, выверенные действия. Заглядение. Руководил ими капитан 2-го ранга Володько по прозвищу Володька. Его имя и отчество вылетели из головы по причине уникальности фамилии. А остальных помню всех. Ну, конечно, Дементий Дементьевич Шугайло, начальник кафедры торпедного оружия. Здоровый мужик. Илья Муромец. Говорил он медленно и значительно, смакуя каждое слово, закрепленное за торпедой: машинный кран, регулятор давления, гидростат. О машинном кране мог говорить час, как минимум. Все фаски, проточки, канальчики перечислит. О регуляторе давления и не говорю — не меньше двух уроков. Читать торпеды тогда было не просто. Новых образцов по штуке в год выдавали: 53–56, 53–57, это тепловые, а электрические СЭТ–53, ЭТ–56, САЭТ–50М. Ни литературы, ни плакатов, ни матчасти. Где он добывал информацию? Мы храним секреты прежде всего от самих себя. Иногда он говорил: «Сегодня не записывайте, только слушайте. Мне устройство сильфонно-маятникового прибора рассказали на пальцах. Важно знать принцип». Мы с удовольствием ничего не писали, слушали, но никак не могли уловить элемента сверхсекретности в обычных сильфонах с пружинами и колесиках с контактами. Запомнилась почему-то авиационная торпеда РАТ–52. Навсегда.

Самым старым и опытным преподавателем был подполковник Сергей Валерьянович Бекренев: «Я киношник, окончил институт киноинженеров, был призван и вот служу до сих пор». Он читал нам устройство самонаводящейся торпеды САЭТ–50 с элементами теоретического обоснования. Работу схем системы самонаведения и неконтактного взрывателя он рассказывал по действующим макетам. Повернет излучатель влево-вправо, рули перекладываются, лампочки мигают, проведет полудиском над приемным устройством — взрыватель сработает. Он принимал участие в разоружении немецкой торпеды Т–5, с которой была «срисована» САЭТ–50, и знал устройство до последней гаечки. «А что будет, если мы уменьшим сопротивление смещения во втором каскаде усилителя?» — вопрошал он аудиторию, чтобы сбить с нас дремоту в уютной небольшой лаборатории. Мы оживали и смотрели друг на друга, словно на лбу у соседа было написано, что же в действительности произойдет. Разобравшись с грехом пополам в анодно-сеточных характеристиках и других премудростях, двигались дальше к фазовому детектору и первичному реле. На лабораторных занятиях мы готовили торпеды и мины к применению, снимали рабочие характеристики. От многочисленности включений — выключений аппаратура старела, теряла чувствительность, и требовались глубокие знания, чтобы ее вновь настроить. Мы шли другим путем. И путь этот мы подсмотрели у Сергея Валерьяновича. Как-то он демонстрировал нам работу неконтактного взрывателя парогазовой торпеды 53–51. Провел он в нужный момент металлическим полудиском над приемным устройством взрывателя, но контрольный патрон не сработал. Бекренев не заострил на этом нашего внимания, что-то еще говорил и показывал, а сам, как бы случайно, переложил линейный магнит, небрежно лежащий на столе, поближе к приемному устройству. Опять провел в нужный момент времени полудиском — контрольный патрон загорелся. Значит он использовал линейный магнит для повышения чувствительности взрывателя. Замеченное пригодилось. Вскоре начались лабораторные работы по настройке и снятию характеристик взрывателей. В наших руках взрыватели работали в любых условиях. Магнит то к швабре привяжем и поставим рядом, то в карман положим и маневрируем. Даже великого минера Абрама Борисовича Гейро не раз проводили.

Запомнился капитан Андрей Борисович Добров. Читал торпедные аппараты подводных лодок. Теорию. Он был единственный младший офицер на кафедре. Как-то мы поинтересовались, что, мол, Родина его обделила звездами. Он заулыбался: «Я военного училища не оканчивал. Я из фольксштурма… Народный ополченец. Имею одно, но важное преимущество. Меня не выделяют на парады и другие строевые мероприятия. Только привлекают к изготовлению строевой матчасти линеек и пр. Скорее для проформы и охвата». Занятия проходили тихо и спокойно. Он читал, мы записывали, мы спрашивали, он отвечал. Дежурный по классу имел обыкновение класть чемодан с секретными рабочими тетрадями прямо в торпедный аппарат. В чемодане было около сотни тетрадей по шесть-семь на каждого. Как-то раз к концу занятия Добров сказал, что сегодня он покажет работу всех механизмов торпедного аппарата при выстреле. Мичман Антонов набрал немного воздуха в воздушный баллон и по команде произвел выстрел. Наш забытый в аппарате чемодан с такой силой влетел в стенку, что тут же рассыпался на составные части, а тетради разметало по всему кабинету. Некоторые были разорваны по листочку. Секретные, прошнурованные, пронумерованные, скрепленные печатью. Положение было — хуже не придумаешь. У Доброва могли быть большие неприятности. Мы загоревали. Положение исправил мичман Антонов. Куда-то сходил, принес чемодан, нитки, картонки. Восстановили все. Осталось за малым: опечатать заново тетради. Мичман предложил сдать чемодан, мол утром разберемся. Чемодан сдали в секретную часть. Утром получили. Посмотрели. Все тетради скреплены печатями. Встретили мичмана. Он улыбался: «Безвыходных положений не бывает». Фраза запомнилась.

— Ну все-таки.

— Мы знаем точно: среди вас стукачей нет.

— Понятно.

Много можно вспоминать о годах в Системе. Не худшие это были годы, хотя мы и торопили и гнали их со страшной силой. Скорей бы шапку с ручкой — мичманку. Скорей бы золотые погоны. Скорей бы на флот. Ничего никогда торопить не надо. Все начертанное придет.