Читать книгу - "Вёшенское восстание - Андрей Венков"

Зато «Командующему войсками восставших казаков Верхне-Донского округа» направили письмо члены Верхне-Донского окружного совещания. Тем самым Кудинову и прочим «вождям» указывалось их место в белогвардейской иерархии. Не обращаясь опять же непосредственно к Кудинову, а, скорее, через его голову ко всем повстанцам, члены окружного совещания своеобразно напомнили о «законности» своей власти»: «Мы, ваши избранники на Круге, душой и сердцем с вами». Бежавшие за Донец верхне-донцы готовы были простить мятежникам прошлые грехи и переговоры с красными («это было и прошло»). Демократии повстанческих «советов» противопоставлялась демократия более солидная. Писалось о свободе, справедливости и истинном народоправстве в лагере деникинщины. «…С нами демократия всего мира – союзники».

Отцы-избранники посылали повстанцам 20 фунтов турецкого табаку, 7 фунтов махорки, 80 папиросных книжек, 6 коробочек спичек. Подарок Донского правительства был более весомым. Летчики везли деньги – 250 000 рублей, остальные 4 750 000, испрашиваемые Кудиновым, решено было выслать «по мере необходимости».

Все послания были составлены так, что имели вид не столько ответа на донесение главкома Кудинова, сколько игнорирования местной «советской власти» и ее выдвиженцев на командных постах.

Прилет тех самых «кадетов», против которых восставали в январе казаки Верхне-Донского округа, обострил противоречия между двумя течениями. Казаки старших возрастов воспрянули духом. «Кадеты» были встречены колокольным звоном, учащиеся Вёшенской станицы были выстроены в две шеренги и имитировали почетный караул, женщины засыпали самолет «кадетов» цветами сирени. В день их прилета, 2 (15) мая, толпа стариков убила в станице казака П.Л. Кухтина – два его сына были «в красных». Протестов «умеренного течения» уже не боялись. Летчиков хотели было повезти по полкам, но вовремя опомнились и решили, что «дождь помешал».

Тон писем с «большой земли» повстанцами был понят правильно. Тем более что Веселовский объявил Кудинову и другим повстанческим «вождям», что «белые уже начали наступление и не позднее, чем через 15 дней, соединятся с повстанцами.

Окружной «Совет» и станичные «советы», проводившие политику по принципу «чего изволите?», за власть особо не держались. Чувствовали они себя как на вулкане, так как при малейшем недовольстве в войсках какие-нибудь бойкие казаки, как правило, предлагали «двинуть полк на Вёшки и поставить власть вверх ногами». Задачу свою «советы» в данный момент видели в том, чтобы доказать лояльность Донскому правительству.

В обратную дорогу летчики везли ворох писем и среди них донесение окружного «Совета» Войсковому кругу. Члены «Совета» жаловались на «жестокое угнетение коммунистической власти», описывали начало восстания и свои успехи, извиняющимся тоном поясняли причины сохранения «советской власти». В отчете давалось пространное, без упоминания о внутренних столкновениях, описание деятельности «Совета», решений окружных съездов, несколько хвастливо упоминалось об узаконении телесных наказаний. В конце члены «Совета» высказывали надежду, что «Круг простит нам за наши погрешности». После донесения «демократа» Кудинова, который даже слово «контрибуция» писал в нем как «конституция», послание окружного «Совета» было бальзамом на душевные раны членов Круга, скорбящих о былых порядках на Дону.

19 мая 1919 г. Войсковой круг заслушал летчиков, летавших на связь с мятежниками. Поручик Веселовский браво вышел к трибуне и звонким поставленным голосом начал такое!.. «Серая часть» затаила дыхание, делегаты из «казачьей общественности» несколько раз вопросительно переглянулись. Ужасы Дантова ада были детскими шалостями по сравнению с картинами, которые рисовал перед Кругом прославленный летчик. Здесь были: поп, обвенчанный с кобылой, 1000 изнасилованных девушек в одной станице, отрезанные и прибитые обратно гвоздями языки… Именной список расстрелянных красными с легкой руки Веселовского возрос до 600 человек^[383]. На стол перед председателем Круга выложили «сувениры» – самодельные патроны и ветку сирени. Кое-кто в зале прослезился.

Общий язык был найден. Председатель Круга В.А. Харламов заявил на том заседании: «Таким образом, как вы видите, известный порядок в Верхне-Донском округе, а также дело борьбы с большевизмом налажены достаточно прочно. Вопрос же о той или иной форме народоправства в восставшем округе существенного значения не имеет: важно лишь, что восставшие идут по одной дороге с нами»^[384].

В советских разведсводках появляются данные: «Настроение казаков воинственное, на наши воззвания казаки предпочитают умереть, чем сдаться… Носятся слухи, что в случае занятия ими хуторов, не поддерживающих восстания, они будут истреблять поголовно». И действительно, 20 мая в станице Слащевской, где были добровольцы в Красную Армию, появился карательный отряд Шмалева.

Совсем по-иному отнеслись к установлению связи с белыми многие мобилизованные казаки. Красная разведка доносила: «19/V. Между молодыми и старыми казаками намечается раздор. Молодые протестуют против расстрелов пленных красноармейцев и требуют прекращения восстания… Казаки желают послать делегатов для мирных переговоров, но боятся расстрелов»^[385].

На следующий день после прилета к повстанцам «кадетов» под станицей Мешковской перед красноармейской цепью показалась группа казаков и закричала: «Эй, товарищи! Красные солдаты! Не стреляй! Поговорить надо! Мы сдаваться хотим…»

Красноармейцы в цепи стали переговариваться, потом один крикнул: «Уходите с богом, казачки! Нельзя нам с вами… Уходите, а то стрелять будем!» Кто-то действительно выстрелил.

Когда второй раз делегация сунулась из-за бугров и стала махать красным флагом, по ней без слов ударили недружным залпом. Но казаки вышли в третий раз. Передний размахивал фуражкой: «Не стреляй! Поимейте сердце, товарищи! Нам деться некуда. Продали нас начальники. Мы всем полком к вам. Добром сдаемся».

В цепи помолчали, потом нехотя ответили: «Ладно, идите. Поговорим…» Но когда трое, предварительно сняв оружие, боязливо подошли, на них накинулись и стали крутить руки…

«Кто это на бугре разорялся?» – спросили потом в штабе у захваченных. «Рыбников, командир полка», – ответил пленный.

Вечером, как обычно, командованию была направлена сводка, что 16 мая делегация казаков во главе с командиром 4-го Мигулинского полка трижды выходила сдаваться, но была обстреляна.

И все же большинство казаков не решалось на открытые переходы из лагеря в лагерь. Разуверившись в каком-то «особом пути», они ограничивались простыми ссорами друг с другом. Бежавший из плена солдат Сердобского полка показал: «Казаки в пьяном виде часто ссорятся: некоторые говорят, что мы идем за народную власть, но против коммунистов и расстрела, а потому не нужно нам присоединяться к кадетам, и если мы справедливые борцы за свободу, то должны держать фронт против коммунистов и не должны впускать на свою территорию кадетов. Другие говорят, что там нет кадетов, Краснов и все кадеты убежали, а идут молодые наши казаки и офицерство». В письмах из-за Донца контрреволюционеры пеняли мятежникам, что они назвали их кадетами, «а мы есть армия Донская, донских казаков и офицерства, идущая за народную власть». «Если они идут за народную власть, то почему сотник Богатырев прилетел в погонах», – не унимались сторонники «особого пути» и грозились, что если это действительно окажутся кадеты, уйти к Колчаку, который совместно с уральскими казаками занял Москву. Многие, доведенные жестокой борьбой до отчаяния, надеялись на «кадетов» и только в них видели свое спасение. Кое-кто уже ворчал: «…Второй год кадеты идут, они, наверно, не идут, а на жуках едут».