Читать книгу - "Последний Рюрикович - Валерий Елманов"

Все, что еще можно было сделать, Симон сделал. Он спешно унес царевича в опочивальню, он же незамедлительно сделал перевязку, прикрикнул на царицу, чтоб умолкла, поставил у дверей стражу – чтоб никто не мог войти-выйти. Словом, кое-как выкрутился.

Была еще возможность дождаться Битяговского, была. Если бы только он успел прибежать к ним в терем, встревоженный страшным известием о смерти Дмитрия, можно было бы немедленно запустить его в опочивальню к царевичу и прямо там с ним и расправиться. А объяснить потом, как все случилось, – пара пустяков. Например, сказать, что тот решил довершить злое дело и, улучив время, когда его оставили с Дмитрием одного, поднял длань на царственного отрока. Главное, что он был бы именно там и убийство самого дьяка произошло бы на месте его же «преступления».

Но тут, откуда ни возьмись, появился пьяный и азартный Михайла Нагой. Не мог, видишь ли, усидеть дома при звоне колокола. Он-то развалил до конца хитроумный замысел иезуита, не став ничего слушать, а поведя угличан на штурм Приказной избы, где и сидели ничего не подозревающие дьяк и его гости.

А теперь, пока есть несколько часов, чтоб спокойно заняться с Ивашкой и, умертвив его, а затем показав всему народу, еще больше возбудить угличан на мятеж, оказывается, что этот постреленок из-за недоглядки старого дурака куда-то исчез со двора. И это в самый неподходящий момент. Было от чего взбелениться иезуиту.

– Почто ж лупцуешь люто, боярин? – глухо прогудел Митрич. – Чай, сыщется он, не иголка, поди. Видать, на площадь побег, как колокол зазвонил.

Иезуит злобно отбросил плетку:

– А почто на площадь?

– Дак, видать, любопытно мальчишке стало. А можа, нарядной одежей похвалиться захотелось – кто знает.

– Так он в одежде царевой был?! – охнул иезуит. – Час от часу не легче! – Но потом приободрился, вспомнив, что сам же только что проезжал через эту площадь, окидывая разъяренно-бурлящую толпу внимательным взором и радуясь их гневу. Если бы там находился Ивашка, то иезуит непременно заметил бы его яркий нарядный кафтанец среди серо-черных грязных зипунов, сукманов[110], тегиляев[111]и гунек[112].

– Не было его там. Я б узрел, – задумчиво произнес он. – К тому ж и ворота на запоре были. А ты, случаем, не сам ли сего мальца выпустил? – Он подозрительно уставился на Митрича.

– Вот те истинный крест – не выпускал. Про такое даже удумать грешно. Я ли вам верой-правдой сколь уж лет… – обиженно пробасил тот в ответ.

– Ну хорошо. – Мысли иезуита потекли в другом направлении. – Странно, что именно сегодня. Впрочем, нарядная одежда, вполне естественно, вызывает желание похвастаться. Да, но перед кем? – возразил он сам себе. – Он же никого здесь не знает, ни одного человека. Хотя… хотя нет, есть один. Синеус. Но туда уж очень далеко. Нет, отпадает. А что же делать? Для начала надо обыскать весь дом, проехать по всем улицам. Время еще есть, пока угличане громят Битяговского и его людей. Решено!

– Сейчас ты немедленно, – указательный палец иезуита уперся в грудь Митрича, – займешься поисками мальчика. Обшарь дом, все подклети, погреб…

– Он на запоре у меня. Туда он попасть никак не мог, – поспешно возразил Митрич.

– Неважно. Обшарь все, что можно. Я же тем временем попробую поискать его в городе. Помни, дорога каждая минута. И не забудь про ворота, – напомнил он напоследок бородачу, вскочив на коня. – Пусть будут открытыми… слегка. Вдруг мальчик придет сам. Торопись.

– Все сделаю, не сумлевайся, боярин. Токмо почто такая спешка? – осведомился он с невинным видом у иезуита.

Тот поморщился недовольно, скривив тонкие губы.

– Не твое это собачье дело, холоп. Впрочем, я добрый и отвечу, хотя ты и сам мог бы догадаться. Видишь, что с народом нынче творится? Не дай бог, он там – затопчут! О его здоровье забочусь.

– Ишь, – крутанул головой Митрич. – А я-то, дурень старый, и не дотумкал. – И вслед отъехавшему иезуиту сплюнул и добавил: – Ищи, ищи, гадюка. Чтоб ты погибель себе нашел.

Иезуит же, пустив лошадь легкой рысью, размышлял, что же ему предпринять, коли Ивашка все-таки не найдется. К Синеусу ехать? Очень долго. Так как же быть? Наконец после недолгих размышлений его осенила новая идея, и тонкие губы слабо скривились в подобие улыбки. Он понял, что ему следует делать.