Читать книгу - "СМЕРШ в Тегеране - Анатолий Терещенко"

На воре и шапка горит — народная пословица о тех, кто пытается что-либо скрыть, кто чувствует за собой какую-либо вину, пытается отвести от себя подозрения и тем самым словами и поступками выдает свою тайну. Она в первую очередь относится к шустрому политикану Хрущеву, под диктовку которого вольно или невольно жила и живет страна в оценке сталинских репрессий.

Уже более полувека слышатся вопли про сталинские репрессии с ковырянием незаживающей раны на теле страны. С каждым годом растут цифры жертв репрессий тридцатых годов. Договорились уже некоторые ретивые писаки до умопомрачающей цифры уничтоженных якобы Сталиным чуть ли не 50 миллионов человек.

Эту версию нам вбивали и вбивают в головы, начиная с Хрущевской «оттепели». Об этом твердят школьные учебники, написаны целые библиотеки, сняты фильмы и телесериалы. И все эти десятки миллионов — либо полуправда, либо откровенная ложь!

Спрашивается, а кто строил заводы и фабрики в момент индустриализации? Кто воевал на фронтах тяжелейшей войны и победил? Кто поднимал страну из руин после военного лихолетья? Наконец, кто учился в школах, техникумах, фабрично-заводских училищах, институтах и академиях? Расчеты злопыхателей таковы, что нас должно остаться миллионов двадцать или тридцать, не больше. А это уже ахинея. Но в мое поколение, начиная с шестидесятых годов, эту цифру вбивали, из года в год, как гвозди в доски, как костыли в шпалы.

1937 год, как только не называют: «эпоха большого террора», «самый черный год в истории России», «время чудовищных преступлений», «следы кровавого сталинского режима», «истребление цвета нации», «обезглавливание армии», «уничтожение здорового генофонда» — и все это только эмоциональные штампы вместе с солже-ницынскими «ГУЛАГами». Сегодня лагерную тематику навязывают школьникам под видом «лучшего знания прошлого» за счет других авторов большой классической русской и советской литературы.

Часто находясь в одиночестве и прочитав в газете или журнале ту или иную статью о сталинских репрессиях, Николай Григорьевич Кравченко с возмущением говорил себе:

«Отрицать, что не было репрессий — глупо. Они были. Но как хрущевская пропаганда это все преподносит. Она словно радуется ранам, нанесенным народу. А кто сегодня у власти? Те, что были генераторами этих же репрессий и «охоты на ведьм». Не рядовые же плодили дела на будущих политических заключенных, а регионалы на местах, партийные секретари республик, обкомов и райкомов.

В угоду верхам верстали и спускали правоохранителям планы арестов, а потом в «тройках», «особых совещаниях» и других судилищах при главном своем участии и выносили вердикты жертвам. Хрущев и его подручные быстро сами перевели стрелки, обвинив в преступной халатности стрелочников, и поезд обвинений полетел не на них, а в сторону».

В 1962 году Николай Григорьевич в ноябрьском номере журнала «Новый мир» прочел повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Она ему понравилась, прежде всего, тем, что лагерь показан глазами русского мужика — крестьянина и солдата Ивана Денисовича Шухова. Но как человек глубокий, он увидел в публикации повести на страницах одного из авторитетнейших толстых журналов «Новый мир» руку Кремля. Без санкции Хрущева такая вещь бы не прошла. В стране ощущалась экономическая неразбериха, дороговизна, недостаток продуктов питания — народ стал себя все чаще «проявлять».

Для запутавшегося правителя появился еще один повод обратиться к «сталинской теме». Теперь, в рамках очередной лагерной страшилки показ «сталинских репрессий» взамен устройства нормальной жизни советскому народу, стал коньком обанкротившегося партийца.

Николай Григорьевич «на воле», когда другая работа не отвлекала, часто искал причины, географию и генераторы чисток и репрессий.

«Для утверждения того состояния общества, в котором мы тогда жили, — рассуждал отставной генерал, — нужны ответы на такие вопросы:

— Была ли гармония среди руководителей страны?