Читать книгу - "Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки - Леонид Терушкин"

— А в чем же вы видите его недостатки?

— Плохо то, что потребуется очень много времени, чтобы через подкоп длиной тридцать метров проползли один за другим шестьсот человек. Да и не только проползли, но чтобы и дальше пробрались незаметно. Очень боюсь, что не успеем мы сделать это за шесть часов — с одиннадцати ночи до пяти утра. А самое главное: если принять этот план, мы не достигаем одной из наших целей — не уничтожим немцев. Но все же посоветуйтесь с вашими людьми.

— Хорошо.

— Нужно послать меня — продолжал я, — под каким-либо предлогом в барак, где проживает охрана. Я хочу сам проверить, если это возможно, действительно ли у них нет патронов. Или в бараке у дневального или дежурного стоят ящики с патронами.

— Постараемся — ответил Леон.

— Вот еще что: изготовьте в кузнице штук семьдесят ножей. Я раздам их ребятам. В случае, если наш заговор будет обнаружен, живыми врагу не дадимся. Кроме того, устройте меня и Лейтмана в столярную мастерскую. Оттуда нам легче будет руководить подготовкой к побегу.

— Думаю, что мне удастся все это… Пока до свидания. Пора возвращаться в барак.

8 октября. Прибыл еще один эшелон — и так же хладнокровно, методически немцы истребили всех прибывших.

Утром, когда мы строились в колонну, старший рабочий столярной мастерской Янек пришел за мной, Лейтманом и еще одним из нашей группы для выполнения якобы спешного заказа.

9 октября. Во время моего разговора с Люкой ко мне внезапно подошел один из лагерников по имени Григорий и сообщил, что в эту ночь собираются бежать несколько человек. План был такой: перерезать колючую проволоку вблизи уборной, проползти дальше и убить часового. Но они не учли грозного препятствия — заминированных полей. Они не подумали о том, что за их побег жестоко поплатятся все оставшиеся. С большим трудом мне удалось убедить их не делать побега^[406]. В заключение я сказал:

— Мы не имеем право думать только о себе, нам, советским людям, верят и… ждите.

При этом разговоре мы оба сильно горячились. Когда товарищ ушел, Люка спросила меня:

— Саша, ты о чем говорил с ним?

— Так, о пустяках разных.

— Неправда. Ты что-то скрываешь от меня. Я знаю, о чем вы говорили. Знаю, о чем ты каждый день беседуешь с Леоном и другими. Так и к моему отцу приходили товарищи, как будто для того, чтобы чай пить, а сами готовили большие дела.

Я всячески пытался уверить Люку, что она ошибается, но девушка, упрямо качая головой, говорила:

— Нет, нет, ты меня не обманешь, я все понимаю…

Слезы показались на ее глазах. Она схватила меня за руку и быстро шепотом заговорила:

— Саша, зачем ты это делаешь? Ведь отсюда нет возврата. А если вы и убежите, всех нас тогда — в третий сектор. Я его так боюсь!

— Люка, зачем ты так нервничаешь и приписываешь мне замыслы, которых у меня нет?

— Как ни ужасна эта жизнь, — продолжала Люка — я все же не хочу умирать, да еще в таких муках…

— Давай поговорим о другом. Я расскажу тебе о своей семье, о своем детстве…

Мы несколько минут сидели молча. Люка курила. У нее все неожиданно. Вот глаза неожиданно загорелись, она приблизилась ко мне, зашептала.

— Саша, а вдруг они не успеют нас?.. А?.. Вдруг придут ваши, Советы?

— Ты наивна, Люка. Такое бывает в мечтах. А люди должны сами бороться за свободу.

— Мне хорошо с тобой. И ничего больше не надо. Мы пока живы, а это счастье. Ты рад?

— Все будет хорошо, верь мне.

Мысли назойливо брели в голову…

Уходя, я сказал ей:

— Люка, смотри, никому ни слова о твоих предположениях…

Прерывающим голосом она ответила:

— Когда я была маленькой, меня избивали в гестапо, спрашивали, где отец, но я и тогда умела молчать… А теперь… ты… Эх ты, Саша! — и, заплакав, она побежала в свой барак.

10 октября. В этот день многие были избиты плетьми. Произошло это так. Утром, как обычно, мы отправились на работу, колонной выстроились по три в ряд. Возле ворот стоял незнакомый немецкий офицер с забинтованной левой рукой. Мне сказали, что это Грейшут^[407], начальник охраны. Он ездил в отпуск, по дороге в Германию попал под бомбежку и был ранен.

Как всегда, Френцель распорядился, чтобы мы пели песни. Мы двинулись под звуки авиамарша: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц…» Эту песню мы нарочно выбрали, зная, что она будет не по душе Грейшуту, «пострадавшему» при бомбежке. Услышав авиамарш, Грейшут с перекошенным от злобы лицом, ворвался в наши ряды и стал избивать плетью кого попало.

Френцель расхохотался. Потом подошел к Грейшуту, обменялся с ним несколькими словами, пытаясь, видимо, его успокоить, приказал нам снова строиться в колонну и идти.

11 октября. Вечером, когда я был в кузнице, туда пришел капо Бжецкий. Был он долговязый, худой, правый глаз у него был прищуренный. У немцев он был как будто на хорошем счету. Но все же никто в лагере не слышал, чтобы он выдавал кого-нибудь, доносил начальству лагеря.

Когда мы остались наедине, Бжецкий сказал мне:

— Мне хотелось бы поговорить с вами. Вы, конечно, догадываетесь, о чем? Должен признать, вы ведете себя очень осторожно. Но я знаю, что достаточно бросить вам два-три слова, чтобы взволновать всех. Ведь все знают не только то, что вы из Советского Союза, но и то, что вы пользуетесь большим влиянием среди прибывших вместе с вами. Вот, к примеру, несколько дней назад вы сказали в женском бараке о партизанах — и эти слова тотчас же разнеслись по всему лагерю.

— Вы сильно преувеличиваете мое влияние на товарищей.

— Нисколько. А кроме того, я знаю, что вы ведете агитацию через вашего друга Лейтмана. Он очень скрытно, но искусно агитирует, много рассказывает о жизни в Советском Союзе, а откуда ему знать подробно эту жизнь, как не от вас? Люди из Советского Союза вообще пользуются большим влиянием в лагере, а вы и Лейтман — особенно.

Бжецкий закурил и, затянувшись, сказал решительно:

— Будем откровенны. Вы редко бываете в бараках, вы никогда ни с кем не разговариваете, за исключением Люки. Но Люка это только ширма. Саша, если бы я хотел вас выдать, я мог бы это сделать давным-давно. Я знаю, вы считаете меня низким человеком. Сейчас у меня нет ни времени, ни охоты разубеждать вас. Пусть так. Но я хочу жить. Я не верю им, что каповцев не убьют. Убьют и еще как! Когда немцы будут ликвидировать лагерь, нас убьют вместе со всеми.