Читать книгу - "Не только Евтушенко - Владимир Соловьев"

АЗ. В таких поэмах-стилизациях главное вовсе не сюжет, который скорее повод, чем причина стихотворения, та поговорочная печка, от которой начинают танцевать. Стиховой поток независим от стихового сюжета и хорош сам по себе:

Словно дрожь между сердцем и сердцем,

есть меж словом и словом игра.

Дело лишь за бесхитростным средством

обвести ее вязью пера.

– Быть словам женихом и невестой! —

это я говорю и смеюсь.

Как священник в глуши деревенской,

я венчаю их тайный союз.

БУКИ. Однако событийный сюжет стиховым «потоком» не отменен, не нейтрализован, его конструкция выпирает из стиховых декораций, поневоле приковывает к себе внимание и удручает рационализмом, лукавством и выспренностью. Меня не вполне устраивает и ахмадулинский ретроспективизм, ее стилизаторское отношение к прошлому. Вот, к примеру, в полном соответствии со знаменитым постулатом ее поэтического гуру – «В кашне, ладонью заслонясь, сквозь фортку крикнул детворе: – Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?», Ахмадулина в стихотворении «Сумерки» заявляет:

Есть в сумерках блаженная свобода

от явных чисел века, года, дня.

Когда? – Неважно. Вот открытость входа

в глубокий парк, в далекий мельк огня.

Ни в сырости, насытившей соцветья,

ни в деревах, исполненных любви,

нет доказательств этого столетья, —

бери себе любое – и живи!

Не думаю, что человек так свободен в своем выборе.

АЗ. Так ведь и Ахмадулина не уверена! Слушай, а ты вообще дочитываешь стихи до конца? Или судишь о них по первым строчкам? В «Сумерках» – диалектика противоборства: что есть поэт – вневременное явление или исторически обусловленное? Каковы координаты его местонахождения в мире – во времени вообще или в конкретном историческом времени? Поэтому вывод и посыл этого стихотворения не совпадают – у него свое неизбежное движение, словно бы независимый от авторской воли сюжет-бумеранг, и бегство в прошлое оборачивается возвращением в современность, ибо

…темнотой испуганный рассудок

трезвеет, рыщет, снова хочет знать

живых вещей отчетливый рисунок,

мой век, мой час, мой стол, мою кровать.

Еще плутая в омуте росистом,

я слышу, как на диком языке

мне шлет свое проклятие транзистор,

зажатый в непреклонном кулаке.

А «сюжет времени» в поэме «Моя родословная»? А прекрасный осенний, «нагибинский» цикл «Сентябрь», с примыкающими к нему стихотворениями «Нас одурачил нынешний сентябрь…» и «Мы расстаемся – и одновременно…» – с их апофеозом текущего времени? А «Мотороллер» и «Газированная вода» с острым желанием более тесного контакта с современной реальностью? Короче, если не требовать от искусства сиюминутных деклараций и изначальных аксиом, если воспринимать поэзию как сложный процесс, а не как немедленный результат, то легко заметить, что из частых своих ретроспективных маршрутов Ахмадулина неизменно и неизбежно возвращается к современности. И как раз это сочленение пассеистской тоски и приписки к современности составляет конфликтную завязь ее поэзии.

БУКИ. Положим, здесь ты прав. А как все-таки быть с «морзянкою предкатастрофной»? Что за этим кроется?

АЗ. Ты ищешь содержания не в стихе, а где-то за стихом, как за ширмой, будто оно там прячется. То есть помимо стиха. А содержание – в самом стихе. Стих, если он настоящий, – это и есть содержание. И одного упоминания о предкатастрофной морзянке достаточно, чтобы сделать ахмадулинский стих напряженным, тревожным, нервным.

БУКИ. О чем, собственно, тревога – да позволено мне будет спросить?

АЗ. Как о чем? Человек болен, попал в больницу, уж куда больше…

БУКИ. Запамятовал – это ведь два основных сюжета Ахмадулиной: «не пишется» и «болеется». Я бы сказал так – больше всего ее вдохновляет отсутствие у нее вдохновения. Даже не знаешь, на что она больше жалуется – на отсутствие вдохновения или на отсутствие здоровья? Если бы одни только жалобы! Скорее, это апологетика болезней, когда «грипп в октябре – всевидящ, как Господь», насморки слетают с небес, «как ангелы на крыльях стрекозиных», а боль объявляется мудростью:

О боль, ты – мудрость.

Суть решений перед тобою так мелка,

и осеняет темный гений

глаз захворавшего зверька.

Очередной автопортрет тела Беллы Ахмадулиной, но уже охваченного горячкой.

АЗ. А я как раз думаю, что подробные описания болезней – открытие Ахмадулиной. Она дала в своих стихах прописку тем явлениям, которые раньше по пуристским либо ханжеским соображениям в поэзию не допускались. Открыла черный ход в поэзию тому, что не впускали через парадный, бдительно охраняемый такими вот литературными унтер-пришибеевыми, как ты! Коли поэзия, как говорила Цветаева, общее дело, творимое порознь, то задача поэта – дополнить своих предшественников и современников, исследовав и, где возможно, раздвинув прежние границы. Поэт обязан захватывать для поэзии новые территории, terra incognita; экспансия поэзии неизбежна – она отвоевывает себе неведомые прежде земли. Поэзия – святое ремесло и может сама стать объектом поэтического же исследования в той же мере, что и любая другая профессия: каждая почетна. И здесь Ахмадулина примыкает к прочной литературной традиции, вскрывая динамические, непостоянные, капризные, с приливами и отливами вдохновения, связи между поэтом и миром:

Уже рассвет темнеет с трех сторон,

а все руке недостает отваги,

чтобы пробиться к белизне бумаги

сквозь воздух, затвердевший над столом.

Как непреклонно честный разум мой

стыдится своего несовершенства,

не допускает руку до блаженства

затеять ямб в беспечности былой!

Это – из стихотворения «Ночь» – о «пытке немоты», о поэтическом безмолвии и в то же время о страстном желании «нарушать этой ночи безымянность и все, что в ней, по имени назвать». И таких стихов у Ахмадулиной много – «Другое», «Немота», «Слово», «Уроки музыки», «Свеча», «Воскресный день»… Это не варианты на одну и ту же тему, как случается в музыке, а развитие темы, часто даже – опровержение начального тезиса. Стихи эти хороши и сами по себе, но вместе они образуют единый цикл, и каждое стихотворение звучит в нем уже иначе – объемнее и значительнее, освещенное общим сюжетом цикла.