Читать книгу - "Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни - Николай Ямской"

Но было то, что было. Кампании шли одна за другой, чтобы несколько позже при самом незамысловатом сравнении цифр и дат обнаружить свой действительно ошеломляющий эффект. Пожалуй, самое решительное постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР по борьбе с пьянством появилось в 1958 году. А уже в начале 1960-х годов статистика показала, что потребление алкоголя в стране возросло вдвое. Вот это как раз и был тот переломный момент, когда те, кто еще недавно приходил за пивом, побежали за водкой. Подлинные цифры потребления тогда держали за семью печатями.

…Печень патриота

Но и без статистики было видно, что понимание государственной важности «пьяных денег» стало стремительно овладевать сознанием трудящихся масс. В результате не только у завсегдатаев пивнушек, но и у самых последних алкашей, распивающих что придется и где придется, появилась своя особая «советская гордость». Ну как же: это там, в доисторических кабаках да «обжираловках», посетители просто так, от классовой темноты и бесправия наносили удары по собственной печени. Советский человек в весьма схожих первобытных пиво-водочных условиях спивался гордо, с чувством добросовестно выполненного гражданского долга: ведь этим он, оказывается, не афишируя своего патриотизма, самоотверженно крепил бюджет и индустриально-оборонную мощь страны.

Сначала был древесный спирт. Потом был нашатырный…

Увы! Тех, кто регулярно «достигал полосы налива», частенько приходилось приводить в чувство с помощью нашатыря. Но в высоких кабинетах урон, нанесенный здоровью нации путем неумеренного употребления «залакированной» пивком водки, никто не подсчитывал. Сами же потребляющие не жалели ни о чем. Даже о том, что ближе к концу процедуры неформальный коллектив неизбежно распадался. Потому что одним становилось очень уж хорошо (такие, как правило, завершали мероприятие в милиции или вытрезвителе), а другим становилось совсем худо (их увозила неотложка).

Большинство, которое колебалось между этими двумя полюсами, предпочитало сбиваться в триумвираты. Во-первых, так было удобнее скидываться по рублю (бутылка самой ходовой водки стоила тогда 3 рубля 62 копейки). Во-вторых, практика подсказывала: даже если в итоге двое из трех безусловно окукливались, то все равно оставался еще один — более или менее способный удержать курс при передвижении. А это уже давало шанс обнаружить себя если не дома, то хотя бы в следующей пивной.

Об истинно народном в искусстве

Оказывается, главное — принять правильную позу на старте. Саму позу подсказала скульптура, которую — как некий классический образец социалистического реализма — в те годы всячески превозносили в прессе, а сам оригинал периодически выставляли на разных всесоюзных выставках. Скульптура представляла собой композицию из трех фигур. Это были красногвардейцы, которых захватили в плен проклятые белые, страшно пытали и вот вывели на расстрел. Перед лицом неминуемой гибели вся троица невольно образовала довольно устойчивую композицию. Один из истерзанных героев — вероятно, самый идейно-физически несгибаемый — несокрушимо стоял в центре и презрительно смотрел в глаза мучителям. Двое остальных обессиленно, но строго соблюдая симметричность, привалились к нему с боков.

Поза века «сильнее смерти!»

Естественно возникшая композиция не только демонстрировала, что при общей немощи тела каждый сохранил в себе непоколебимую крепость духа, но и чисто физически обеспечивала устойчивое равновесие. Поэтому скульптура, как затем и ее одушевленный в пору брежневского застоя вариант, носила одно и то же название — «Сильнее смерти!».

Так лукаво, почти на грани пародирования простой народ пытался преодолеть сразу три беды: перманентно похмельный синдром, непоправимо казенный пафос соцреализма и окончательно всех задолбавший официоз.

Почти никто при этом не задумывался о том, что всякий загул имеет точку невозврата. А ведь из недалекого будущего уже накатывала следующая мутная волна. В ее составе доминировал продукт массового самогоноварения — этого совершенно неистребимого, как подсказывает практика, партизанского движения алкоголиков.

Так что продолжение следовало…