Читать книгу - "История папства - Джон Джулиус Норвич"

Однако, учитывая число его последователей, он мог против своей воли легко превратиться в центр притяжения оппозиции, так что у Бонифация не оставалось выбора. Достигнув Рима, папа пришел в ярость, когда ему сообщили, что Целестин улизнул и уже вновь находится в горах. Он немедленно отдал приказ догнать и арестовать его — если понадобится, то и применить силу. Прошло известное время (несмотря на свой возраст, Целестин был легок на подъем), прежде чем Целестина обнаружили и доставили к его грозному преемнику. Именно тогда Целестин, как говорят, изрек свое знаменитое пророчество: «Ты пришел подобно лисе, править будешь как лев, а умрешь как собака».

Вероятно, эти слова не особенно повлияли на его судьбу; однако нравилось ему или нет, но он был слишком опасен, чтобы ему позволили остаться на свободе. Бонифаций заключил его в отдаленный замок в Фумоне — это было именно такое место, где Целестин чувствовал себя как дома, и здесь через десять месяцев в возрасте девяноста лет он скончался.

* * *

Инаугурация папы Бонифация состоялась в Риме 23 января 1295 года. Он являл собой образец вовлеченного в мирские дела клирика — в сущности, он отличался от своего предшественника настолько, насколько можно. Бонифаций был первоклассным знатоком законов и ученым, основал Римский университет, кодифицировал каноническое право и восстановил ватиканскую библиотеку и архив. Однако духовного в его натуре было очень мало. В его глазах огромное влияние церкви существовало только для того, чтобы он мог достигать своих мирских целей, а его семья обогащалась. Иноземных правителей он считал скорее своими слугами, нежели подданными. Что касается папского сана, он рассматривал его исключительно с политической точки зрения, будучи решительно настроен на утверждение господства Святейшего престола над формировавшимися нациями Европы. Выполнению этой задачи способствовало то, что он обладал огромной энергией, сильной волей и уверенностью в себе. Чего ему не хватало, так это хотя бы крупицы дипломатического искусства и тонкости. Такие понятия, как примирение или компромисс, просто не интересовали его. Он шел вперед, ни на что не обращая внимания, — и в конце концов ему пришлось заплатить за это немалую цену

Вполне характерным для него шагом было то, что он объявил 1300-й год «юбилейным» — первый раз в истории христианства. Привлеченные обещанием «полного и великодушного отпущения» всем, кто посетит собор Святого Петра и Латеранский собор после исповеди, примерно, как говорят, 200 000 паломников собрались в Риме со всех концов континента, что несказанно обогатило город — передают, что в некоторых храмах ризничие сгребали приношения граблями, — и неизмеримо увеличило престиж папы. Среди пилигримов оказался поэт Данте, который закончил на Святой неделе того года свою «Божественную комедию». Любопытно отметить, что в XVIII песни «Ада» он сравнивает распределение толп грешников в аду с системой одностороннего движения, которая, как он видел, регулирует проход по мосту Святого Ангела.

Однако среди паломников не было ни одной коронованной особы. Король Карл вскоре стал враждебно относиться к папе — как и Эдуард Английский, когда папа попытался превратить Шотландию во фьеф папы. Затея провалилась, равно как и попытка Бонифация диктовать свою волю в вопросах престолонаследия в Венгрии и Польше. Однако наиболее непримиримым врагом папы, по иронии судьбы, оказался король Франции Филипп Красивый. Их взаимная вражда началась в 1296 году, когда Филипп обложил французских клириков высокими податями, чтобы обеспечить средствами военные операции против англичан в Гаскони, которые, как оказалось, стали прологом Столетней войны. Со времен Иннокентия III такие подати вводились обычно для финансирования Крестовых походов, тогда как боевые действия, которые вел Филипп, едва ли можно было так назвать. Разъяренный папа ответил буллой «Clericis laicos», которая официально воспрещала налогообложение священнослужителей или церковного имущества без ясно выраженного одобрения Рима. Если бы папа дал себе труд серьезно задуматься, то сразу понял бы, насколько недальновиден его поступок. Филипп просто не разрешил вывоз денег и ценностей, одновременно запретив въезд папских сборщиков налогов в страну.

Поскольку папская казна чрезвычайно зависела от поступления доходов из Франции, то у Бонифация не оставалось иного выхода, кроме как уступить, попытавшись хоть в какой-то степени замаскировать ослабление своего престижа канонизацией Людовика IX, деда Филиппа IV.

В это же время, и также безо всякой необходимости, папа сделал своими врагами могущественную фамилию Колонна. Хотя это семейство было традиционным соперником Каэтани, двое кардиналов Колонна с самого начала поддержали его избрание. Однако они быстро разочаровались в нем из-за его высокомерия и автократических методов. Дело приняло серьезный оборот, когда в 1297 году группа сторонников Колонна захватила партию слитков драгоценных металлов, когда их везли в папскую казну, заявив, что они сделаны «из слез бедняков». Бонифаций отреагировал, как обычно, очень бурно, пригрозив отправить папские гарнизоны в их родной город Палестрину и другие цитадели Колонна, а также изгнав двух кардиналов, которые никак не были связаны с ограблением, из Священной коллегии. Наконец, он отлучил от церкви всю фамилию, захватив и опустошив их земли ради обеспечения крестового похода. Когда все Колонна бежали во Францию, его главными врагами в Италии стали fraticelli^[154], представители ответвления в среде францисканцев, которые взбунтовались против растущего обмирщения своего ордена, стремясь возвратить его к изначальным принципам аскетизма и бедности. Бонифация они терпеть не могли — не только за его богатство и гордыню, но и за то, что именно он нес ответственность за отставку, заключение и смерть Целестина.

Отныне вызов был брошен. На папу обрушился поток грубых оскорблений, по-видимому, не имевших аналога за всю историю папства. Хулители не ограничивались обвинениями в непотизме, симонии или алчности, которые и без того были самоочевидны, они обвиняли его в идолопоклонстве, поскольку папа воздвиг слишком много собственных статуй, а также атеизме и даже содомии. (Бонифаций, как его в том обвиняли, говорил, что секс с мальчиками — это не больше, чем потереть одну руку об другую.) Все эти обвинения, как и многие другие, еще более абсурдные, находили живой отклик во Франции, если только там они не зарождались. В течение трех или четырех лет после восхождения на папский престол Бонифаций VIII стал вызывать к себе отвращение большее, чем кто-либо из понтификов до него.

Затем, осенью 1301 года, король Филипп IV без долгих рассуждений бросил в тюрьму непокорного епископа Памьерского, обвиненного им в государственной измене и вызывающем поведении. Папа, не потрудившись выяснить обстоятельства дела, с возмущением потребовал освободить епископа; Филипп отказался. И тут противостояние между королем и понтификом вступило в заключительную фазу. В своей новой булле, названной «Ausculta fili» («Внимай, сын»), папа надменно потребовал, чтобы король явился на синод в сопровождении высокопоставленных клириков в Рим в ноябре 1302 года. Едва ли нужно говорить, что Филипп вновь ответил отказом. Однако тридцать девять французских епископов, что оказалось в известном смысле неожиданностью, нашли в себе мужество присутствовать там. Именно после этого Бонифаций дал последний залп, выпустив буллу «Unam sanctam», в которой после вольных цитат из Бернара Клервоского и Фомы Аквинского в чрезвычайно многословной форме объявил, что совершенно необходимо для спасения души, чтобы каждый человек являлся подданным римского понтифика. В этом не было ничего нового; подобные претензии высказывались Иннокентием III и несколькими другими папами. Однако никогда папский абсолютизм не заходил столь далеко, и не было никаких сомнений, что Бонифаций имеет в виду именно короля Филиппа.