Читать книгу - ""Кровавый карлик" против Вождя народов. Заговор Ежова - Леонид Наумов"

Не будем пока гадать о содержании его разговора и о причинах такой «застенчивости» Кривицкого. Ясно, что им движет не страх выдать государственную тайну — за «измену Родине» ему все равно полагалась смерть.

Важно сейчас другое: если бы рассказ о соглашении Сталина с Гитлером придумал сам Кривицкий и приписал его Слуцкому, то, конечно, эффектнее было бы приписать этот вымысел Ежову. Но нарком, по его словам, ничего такого вроде не говорит. Остается предположить, что в данном случае Кривицкий говорит правду и информацию о соглашении Сталина и Гитлера он действительно получил от Слуцкого. Тогда зачем начальник ИНО распространял среди сотрудников эту дезинформацию? На какие шаги он хотел их подтолкнуть?

Мне кажется, мы сможем понять это, если восстановим контекст событий. Еще в начале 1936 года в ИНО НКВД должны были получить сообщение о тайной встрече М. Тухачевского с представителем РОВС генералом Скоблиным на улице Сегюр в Париже, на которой маршал говорил о возможном перевороте в СССР и о возможном сближении Берлина и Москвы. Напомним, большинство исследователей убеждены, что Скоблин с 1930 года — сотрудник советской разведки и, конечно, должен был сообщить руководству о словах Тухачевского. Поскольку Скоблин сотрудничал и с немцами, в марте 1936 года «Гейдрих получил от проживавшего в Париже белогвардейского генерала, некоего Скоблина, сообщение о том, что советский генерал Тухачевский во взаимодействии с германским генеральным штабом планирует свержение Сталина». К слову сказать, Тухачевский встречался с представителями РОВС в Берлине. Во время этой своей поездки в Европу Тухачевский открыто говорил о скором повороте во внешней (и внутренней?) политике СССР и соглашении с Германией [74, с. 125].

В действительности все прогерманские заявления Тухачевского были, скорее всего, игрой, спланированной Кремлем. Минаков справедливо обращает внимание на тот факт, что после возвращения в Москву из турне по Европе Тухачевский получил повышение. 7 апреля на заседании Политбюро ЦК было принято решение о создании в РККА Управления боевой подготовки. М. Тухачевский назначался 1-м замнаркома обороны и начальником Управления боевой подготовки РККА (официально с 9 апреля). Статус Управления боевой подготовки, судя по тому, что его начальником являлся 1-й замнаркома, оказывался выше статуса Генерального штаба.

Иными словами, несмотря на свои провокационные заявления, Тухачевский пользовался доверием Сталина и получил повышение. Сталин играл на альтернативах. Политика СССР в 1935 и 1936 гг. включала в себя официальную антифашистскую (в первую очередь антигерманскую) составляющую. В нее входили поддержка демократического и антифашистского движения, союз с Францией и Чехословакией, помощь республиканской Испании. Официальными трансляторами этой политики выступали наркомы Литвинов и Ворошилов, лидеры Коминтерна — Г. Димитров и Мануильский. Однако была и неофициальная, альтернативная составляющая — зондаж возможного соглашения с Германией. Это миссии Радека, Канделаки, Тухачевского. Ее реализовывали заместители наркомов — Крестинский и Тухачевский. Это нормально и естественно. Политика всегда предполагает работу с альтернативными сценариями [74, С. 127].

Однако как относились к этой его игре союзники в Праге и Париже? Как воспринимали эту игру интернационалисты-коммунисты, евреи в НКВД, НКИД и Коминтерне?

Информация вызвала серьезную озабоченность у союзников СССР по антигитлеровскому союзу: у ЧСР и Франции. Об этом открыто говорил Бенеш советскому послу Александрову: «Тухачевский — дворянин, офицер, и у него были друзья в офицерских кругах не только Германии, но и Франции (со времен совместного плена в Германии и попыток Тухачевского к бегству из плена). Тухачевский не был и не мог быть российским Наполеоном, но… перечисленные качества Тухачевского плюс его германские традиции, подкрепленные за советский период контактом с рейхсвером, могли сделать его очень доступным германскому влиянию и в гитлеровский период… Если представить себе, что Тухачевский видел единственное спасение для своей родины в войне рука об руку с Германией против остальной Европы, в войне, которая осталась единственным средством вызвать мировую революцию, то можно даже себе представить, что Тухачевский казался сам себе не изменником, а спасителем родины» [62, с. 474].

«Если представить себе…» А если вместо имени Тухачевского «представить» имя Сталина? Да, у вождя нет давних связей в Германии, но он также может видеть спасение для СССР в войне, которая вызовет мировую революцию. Хочу быть правильно понятым — я говорю сейчас не о том, что думал Сталин на самом деле, а о том, как воспринималась политика советского руководства в Праге.

Информацию о контактах советских военных с немцами Бенеш получил в начале февраля 1937 г. Но в Москву ничего не сообщил. «В своем дневнике посол [Александровский] записывает, что Бенеш извинился перед ним за то, что не поделился с советским руководством информацией о возможных тайных контактах верхушки вермахта со штабом Красной Армии». Совершенно очевидно — Бенеш считал (и справедливо), что Тухачевский в Берлине действует по инициативе Сталина, и поэтому решил не раскрываться перед ненадежным союзником. «Насколько припоминаю, — пишет Александров, — в конце апреля у меня был разговор с Бенешем, в котором он неожиданно для меня говорил, почему бы СССР и не договориться с Германией, и как бы вызывал этим меня на откровенность, на то, чтобы я сказал, что мы действительно собираемся кое о чем договориться» [71, с. 289]. И только после ареста Тухачевского Бенеш позволил себе откровенность.

Слуцкий, кстати по свидетельству Орлова и Кривицкого, в декабре 1936 — январе 1937 г. постоянно курсировал, был в треугольнике Москва — Прага — Париж, и не безрезультатно. Еще в 1935 году Советский Союз и Чехословакия подписали «секретное соглашение о сотрудничестве разведывательных служб. Для решения этого вопроса в Москве побывал начальник чешской разведки полковник Моравец. Сотрудничество советской и чешской разведки, обмен информацией первоначально координировались Разведупром Красной Армии, а с 1937 года — НКВД».

Накануне этих решений «в первую неделю декабря 1936 года специальный курьер, прибывший самолетом в Гаагу, передал мне, — вспоминает Кривицкий, — срочное донесение от Слуцкого… Как обычно, переданное нашим курьером донесение было заснято на небольшом ролике пленки с помощью специальной фотокамеры. Этот метод использовался для всей нашей почтовой корреспонденции. Когда пленку проявили и передали мне, на ней можно было прочесть следующее:

«Выбрать из наших сотрудников двух человек, способных исполнить роль германских офицеров. Они должны иметь достаточно выразительную внешность, чтобы походить на военных атташе, должны иметь привычку разговаривать как истинно военные люди, а также должны внушать исключительное доверие и быть смелыми. Подберите их незамедлительно. Это чрезвычайно важно. Надеюсь увидеть Вас в Париже через несколько дней».

Советский разведчик был недоволен этим распоряжением — не хотел отдавать своих агентов на сторону, не хотел ставить под удар созданную сеть. При личной встрече со Слуцким он высказал начальнику свое несогласие с этим приказом: