Читать книгу - "Жан Батист де Траверсе министр флота Российского - Мадлен дю Шатне"

Среди трофеев, о взятии которых Пустошкин докладывал Траверсе в донесении от 2 мая, имелось восемьдесят четыре медные пушки различных калибров, три чугунные пушки, шестьдесят три бочонка пороха, большое количество ядер и картечи. Много боеприпасов, однако, по словам взятых в плен, было сброшено в городские колодцы. Русским достались также два черкесских торговых судна в хорошем состоянии. В том же донесении Пустошкин сообщил о факте, показывающем, сколь тесными были связи Анапы с Турцией.

«При сем вам донести честь имею, что я, получив сведение верное о прибытии трехмачтового судна из Царьграда с казною на наем в Анапе черкесов и на жалование янычарам и Паши, равно и ремонт на крепость и чин для Паши, для чего послал фрегат “Воин” на первое число мая ночью, который сей час возвратился и донес мне командир оного капитан-лейтенант Подгаецкий, что то судно им было загнано на берег от Суджук-Кале к N в шести верстах и потом вскоре от бывших на оном судне людей предано огню».

Войска ушли из Анапы, полностью разрушив город и крепость. Эскадра вышла в море 6 мая и шесть дней спустя бросила якорь на севастопольском рейде. Казакам удалось вернуть угнанный скот, а взятые ими пленники — около сотни — будут обменены на русских, уведенных черкесами в недоступные горные селения.

Взятие Анапы имело большое политическое значение. Оно продемонстрировало возросшую мощь Черноморского флота и стремление России распространить свое влияние на левобережье Кубани. Рассказ о штурме и разрушении турецкой крепости появился в европейской печати вместе с планом бухты, крепости и схемой действий эскадры.

Траверсе был недоволен, что Пустошкин, описывая взятие Анапы своему зятю (этот рассказ был потом опубликован в “Мессажер де Люроп”), упомянул о его участии. В этом случае ярко проявилась свойственная Траверсе скромность.

“Мне весьма досадно, что о моем личном участии в походе эскадры стало известно; я не упоминал об этом в моих рапортах в министерство, ибо всемерно старался избежать какой-либо вокруг меня публичности”.

Морской министр адмирал Чичагов, получив рапорт контр-адмирала Пустошкина, написал Траверсе:

“Я полагаю, дорогой друг, что вы принимали участие в этой победе, и сообщил об этом императору. Я уверен, что не ошибаюсь: в любом случае вы руководили всей операцией и достойны именоваться победителем. Можно себе представить, что вы способны совершить, располагая пятнадцатью кораблями, если имея всего четыре, вы уже называли их флотом”^[166].

Как показывает корреспонденция Чичагова и Траверсе, они были в превосходных отношениях и питали друг к другу чувство истинного уважения. Во всяком случае тон их писем, сохранившихся в Санкт-Петербургском Военно-Морском архиве, не имеет ничего общего с той враждебностью в отношении командира Черноморского флота, которой проникнуты апокрифические мемуары Чичагова, опубликованные в 1909 г. во Франции.

В честь взятия Анапы в Санкт-Петербурге отслужили торжественную литургию и отметили наградами особо отличившихся. Адмирал де Траверсе был, без сомнения, горд тем обстоятельством, что четыре его офицера получили орден св. Георгия четвертой степени^[167]. Сам же адмирал, как один из главных организаторов победы, был удостоен креста св. Владимира.

* * *

После взятия Анапы командир Черноморского флота обратился к черкесам с прокламацией:

“Вас постигло суровое наказание за разбойничьи набеги на владения нашего государя, за поджоги мирных жилищ, за убийства и грабежи. Мы могли бы жить как добрые соседи. Если вы имеете к тому склонность, присылайте выборных людей, я же ручаюсь вам, что ваши просьбы не будут отвергнуты государем.

Любой разбойник, захваченный на нашем берегу Кубани, будет караться по российским законам.

Я овладел Анапой и Суджук-Кале. Всякий из вас, явившийся сюда с добром, встретит милостивый прием; в противном случае не ждите снисхождения. Выбор за вами”.

Прокламация была вывешена на пропахших пороховым дымом стенах Анапы, ее копию получил граф Румянцев, министр иностранных дел. Тон ее может показаться чрезмерно резким, но только такой язык был понятен этим еще не вышедшим из дикости народам.