Читать книгу - "Герои Первой мировой - Вячеслав Бондаренко"

Воззвания поддержали несколько военачальников — начальник штаба Верховного главнокомандующего А.С. Лукомский, главком Юго-Западного фронта А.И. Деникин, его начальник штаба С.Л. Марков, командующий Особой армией И. Г Эрдели. Вообще говоря, в той или иной степени Корнилова поддержали (хотя бы морально) все главнокомандующие русскими фронтами (за исключением главкома Кавказского фронта М.А. Пржевальского). Горячо приветствовало выступление Корнилова и обожавшее его фронтовое офицерство. Могилёв и десятиверстная зона вокруг него были объявлены Корниловым на осадном положении.

Однако реальных сил в распоряжении Верховного главнокомандующего не было. Две дивизии 3-го кавкорпуса, двигавшиеся на Петроград, «мятежными» считаться не могли по той простой причине, что были выдвинуты в столицу не для борьбы с Керенским, а для его поддержки и наведения порядка в столице, еще до провокации. Тем более что в этих войсках быстро начались беспорядки, а генерал Крымов, обманом завлеченный Керенским в Петроград, покончил с собой. Верные же Корнилову ударные части — своего рода ядро новой русской армии в его понимании — были слишком немногочисленны и разбросаны по разным фронтам. В распоряжении самого Главковерха, в Могилёве, дислоцировались только Корниловский ударный полк, 1-й ударный революционный полк, Текинский конный полк и Отдельный батальон обороны Ставки, который после «мятежа» оказался целиком на стороне Временного правительства.

План Керенского блестяще сработал — русское общество удалось-таки натравить на армию. Выдуманная им «корниловщина» оказалась тем самым жупелом, которого подсознательно страстно желали все русские «демократические» силы — от большевиков до эсеров, от националистов до интернационалистов, от беспартийных солдат до честолюбивых прапорщиков, мечтающих командовать корпусами. В стране были амнистированы немногочисленные еще не выпущенные из тюрем большевики, за правительственный счет спешно вооружались отряды Красной гвардии, которые только в Петрограде через три дня составили не меньше 25 тысяч человек. Воспрянули притихшие было комитеты, создавались новые, носившие пышные названия «спасения Родины и Свободы». Россию захлестнула настоящая волна истерии: «Защитим завоевания революции! Не дадим новому Бонапарту Корнилову прорваться к власти!» В Орше спешно формировался антикорниловский отряд под командованием полковника Короткова, куда стекались добровольцы из Орши, Витебска, Смоленска, желавшие «защищать революцию». Набралось 3 тысячи штыков и 800 сабель при трех батареях артиллерии и 30 пулеметах.

Но на деле «защита революции», как и планировал Керенский, вылилась в очередные массовые расправы над офицерами. Термин «корниловец» теперь применялся ко всем неугодным — главным образом к тем, кто, ссылаясь на приказы 7—12 июля, требовал дисциплины на фронте и к бойцам ударных частей. Достаточно было солдатского доноса с обвинением в «контрреволюционности», чтобы офицера или генерала отстранили от должности. Тех, кто отказывался дать подписку в том, что не поддерживает Корнилова, просто убивали. Так 29 августа погибли генералы Орановский, Гиршфельд, Васильев, Степанов, Максимович, полковники Дунин и Карпович, подполковники Бородин и Кирениус, на флоте — лейтенант Тизенко и мичманы Михайлов, Кондратьев и Кандыба. С расправами «снизу» смыкалась расправа «сверху», особенно пострадал после «мятежа» Юго-Западный фронт, который возглавляли «идейные корниловцы» — А.И. Деникин и С.Л. Марков.

«Разгром» талантливо срежиссированной Керенским «корниловщины» (оба эти слова можно употреблять только в кавычках) привел к положению, которое образно описал генерал Н.Н. Головин: «Произошел окончательный разрыв между двумя лагерями: офицерским и солдатским. При этом разрыв этот доходит до крайности: оба лагеря становятся по отношению друг к другу вражескими». И солдаты, и офицеры утратили всякую веру во Временное правительство, хотя мотивы у них были, понятно, разными. Солдаты ненавидели правительство, которое продолжало окончательно осточертевшую войну, офицерство же после расправы над Корниловым поняло, что оно фактически брошено на произвол судьбы и ждать помощи от государства не стоит.

Политическая ситуация в стране, вроде бы разрядившись, на самом деле накалилась до предела. Временное правительство, в сущности, стало фикцией, на него уже просто не обращали внимания. Еще раз напомним, что А.Ф. Керенский, неизменно укреплявший свое положение во власти начиная с марта (сначала министр юстиции, затем военный и морской министр, премьер-министр, с 1 сентября — премьер-министр с диктаторскими полномочиями), «играл» в одной команде с большевиками, которым он должен был передать власть. И то, что идея государственного переворота буквально витала в воздухе, неудивительно. К этому перевороту Россию подводила вся логика событий лета—осени 1917-го…

История не знает сослагательного наклонения, но сегодня мы не можем не задаваться вопросом: а что бы было со страной, если бы задуманные Корниловым реформы удались?.. На этот вопрос попытался ответить в своей «Истории Русской армии» А.А. Керсновский: «Выступление Корнилова было последней попыткой предотвратить крушение великой страны. Удайся оно, Россию, конечно, ожидали бы еще потрясения. Прежде всего немцы попытались бы утвердить своего Ленина штыками, и нашим не окрепшим еще армиям пришлось бы в сентябре—октябре выдержать жестокий натиск и отступить вглубь страны. Затем надо было считаться с тем, что за шесть месяцев керенщины анархия успела беспрепятственно пустить глубокие корни в народную толщу При всех своих достоинствах героя Корнилов не был государственным человеком и правителем. Его убогое окружение было только немногим выше Временного правительства. Выздоровление России было бы долгим и тяжелым. Но она осталась бы Россией…

Оставшись в Могилёве и не возглавив лично шедшие на Петроград войска, Корнилов совершил роковую ошибку. Некоторым оправданием для него была полная неожиданность провокации. Пассивность Верховного предрешила неудачу спасительной контрреволюции…

Трагически сложившаяся обстановка потребовала от главы Временного правительства выбора между Корниловым и Лениным. И Керенский выбрал Ленина… Корнилов говорил на непонятном Керенскому языке. Казак по происхождению, военный по призванию, государственник по воззрению, он был ему трижды непонятен, трижды неприятен, трижды чужд, тогда как Ленин был своим. Конечно, Керенский не одобрял Ленина, возмущался его “аморальностью”, негодовал на братоубийственную проповедь марксистского изувера. Но это были только частности. И тот, и другой поклонялись революции. Один воскуривал ей фимиам, другой приносил ей кровавые жертвы. И Ленин, и Керенский говорили на одном и том же языке. Разница была лишь в акценте.

Керенский предпочел своего Ленина чужому Корнилову. И отдал Ленину Россию на растерзание. В выборе между Россией и революцией он не колебался, ставя выше революции только себя самого.

Корнилов отдал жизнь за Родину. Керенский отдал Родину за жизнь. История их рассудила».

…После всколыхнувшей страну волны ненависти к офицерству и армии, после последовавшего разгрома чудом уцелевших в хаосе марта—июля 1917-го командных кадров расправа, безусловно, ожидала бы и самого главного «мятежника» — Лавра Георгиевича Корнилова. Спас его человек, который, казалось бы, уже ушел с политической и военной арены — бывший Верховный главнокомандующий генерал от инфантерии М.В. Алексеев. Именно он взял на себя щекотливую миссию ареста Корнилова и его сподвижников, взял с тайной целью спасти их от расправы дикой толпы. Впрочем, расправа могла последовать и от вполне официальных лиц — одновременно с Алексеевым в Могилёв выдвигался из Орши карательный отряд полковника Короткова, призванный усмирить «корниловский» гарнизон города. А поскольку «ударники» и текинцы тоже были грозной силой, бой был бы неизбежен. К счастью, Алексееву удалось перехватить Короткова в Орше и убедить его остановить поход на Ставку. А отправленные на подавление «мятежа» два корпуса Московского военного округа до Могилёва дойти просто не успели.