Читать книгу - "Высшие кадры Красной Армии. 1917-1921 гг. - Сергей Войтиков"

Не позднее 14 апреля Наркомвоен и ВСНХ предписали демобилизационному отделу Главного управления по квартирному довольствию войск (ГУ КД) «немедленно эвакуировать [в] Москву весь оставшийся [в] Петрограде состав служащих» ГУ КД, в «том числе и служащих контрактной комиссии». Оставшиеся в Петрограде дела и предназначенное к эвакуации имущество предписывалось отправить в Москву одним эшелоном^[679].

25 марта Э.М. Склянский запросил Временное правление Московского отделения Народного банка о возможности предоставить в свое распоряжение свободные помещения из числа бывших частных банков. На следующий день Временное правление ответило отказом, сославшись на отсутствие свободных помещений и напомнив Склянскому: «Всякая реквизиция помещений должна происходить лишь с особого разрешения Реквизиционной комиссии, какового в Вашем письме нет»^[680].

Каковы причины торможения эвакуации центральных органов Наркомвоена?

Основной следует считать эвакуацию военного имущества в целом из угрожаемых районов и связанную с этим загруженность железных дорог. 4 апреля нарком путей сообщения В.И. Невский направил телеграмму в несколько адресов (в том числе «всей сети Викжедор», в СНК – В.И. Ленину и наркому по военным делам Л.Д. Троцкому) с итогами инспектирования железнодорожных станций Московского узла. Основной причиной загруженности станций В.И. Невский назвал медлительность вывоза грузов со станций ведомствами «интендантским вообще; военными и продовольственными организациями»; кроме того, Невский уведомил о своем распоряжении принять экстренные меры к изменению ситуации. Отметив образцовый порядок на станции Москва – Курск, Невский предложил провести расследование по поводу 10-дневного промедления разгрузки материальной частью прибывших в Москву 180 вагонов груза; призвал повысить скорость ремонта «больных» вагонов в частности, а в целом – «поднять дух товарищеской дисциплины и общими усилиями поднять на должную высоту транспорт»^[681].

Контроль за эвакуацией был осложнен также затруднениями при входе сотрудников Наблюдательного бюро по эвакуации военных грузов и учреждений военного ведомства «на территорию станций Петроградского узла»; отсутствием у наблюдателей автомобилей, а также прав «на проезд… на паровозах, товаро-пассажирских и служебных поездах на отдаленные вокзалы (Охта, Кулешовска и т. д.)». По свидетельству заведующего бюро Н.П. Неймана, к Николаевскому вокзалу тянулись целые обозы ломовых с домашней рухлядью»; имел место «подвоз на вокзал вещей, не имеющих никакого отношения к обороне», о чем Нейман сообщил Центральной коллегии по разгрузке и эвакуации Петрограда с просьбой о проведении служебного расследования, дополненной предположением, «что перевозка вещей в этом случае производилась… самовольно». Кроме того, для подстраховки Нейман поручил своим наблюдателям, по возможности, установить на вокзалах, «чьи именно автомобили перевозят рухлядь»^[682].

20 мая заведующий демоботделом Главного военно-инженерного управления (ГВИУ) Сторецкий направил наркому по военным делам Л.Д. Троцкому служебную записку, в которой, обратив внимание наркома на находящееся в пакгаузах и разгрузочных площадях самое разнообразное эвакуированное в Москву и выгруженное «за неизвестностью адресатов» ценное имущество, предложил срочно взять все имущество на учет, назначив для этого 11 смешанных комиссий (по числу дорог Московского узла) из «представителей артиллерийского, интендантского, военно-технического ведомств и воздушного флота, с участием станционных комиссаров, имеющихся на каждой станции узла». Последним предлагалось поручить за неделю «учесть все военное имущество, хранящееся на станциях Московского узла, и, по выяснении его, немедленно вывезти на склады военного ведомства или переотправить по назначению»^[683].

Наконец, переезд высших и центральных государственных органов в Москву вызвал в новой столице жилищный кризис, сказавшийся, в том числе, и при размещении центральных военных органов. Ситуация с предоставлением жилья сотрудникам Наркомвоена была охарактеризована в середине июля 1918 года в докладной записке Главного начальника снабжений генерала от артиллерии А.А. Маниковского Л.Д. Троцкому. Маниковский высоко оценил деятельность Земельно-жилищного отдела Московского совета. Последний, по свидетельству Главначснаба, «учитывая всю важность организации отделов и штабов» Наркомвоена, всегда удовлетворял нужды военного ведомства в первую очередь^[684]. В принципе А.А. Маниковского нельзя назвать беспристрастным свидетелем – деятельность отдела проходила под его непосредственным руководством, однако Маниковский был фигурой слишком масштабной^[685], чтобы опускаться до столь мелкой лжи. В том, что «снабжение помещениями различных учреждений, штабов и организаций Военного комиссариата поставлено не на должную высоту», Маниковский обвинил Московское окружное квартирное управление (МОКУ), нерационально распределявшее помещения. Маниковский аргументированно показал, что «целый ряд помещений казарменного характера не использован вполне и многие команды и мелкие части размещены в особняках и квартирах». Кроме того, Маниковский обратил внимание Троцкого на настойчивые требования отделов Наркомвоена в предоставлении квартир и комнат для служащих, вносящие дезорганизацию в общий план распределения жилищ и ставящие «одну часть советских работников в привилегированное положение по отношению к другим»^[686].

При отведении зданий центральным учреждениям военного ведомства доходило до курьезов. Распоряжением Л.Д. Троцкого автомобильной части при Высшем военном совете передавался дом № 36 по Новинскому бульвару: бывший особняк Н.В. Гагарина, шедевр архитектора Бовэ – единственный памятник художественной архитектуры XVIII в. в Москве. Кроме этической стороны вопроса, небезынтересным представляется факт, что для автомобильной части выделили деревянный дом, признанный «очень опасным в пожарном отношении». Для передачи выделенного автомобильной части дома библиотечному отделу Наркомпроса потребовалось общение секретаря Наркомвоена с военным руководителем Высшего военного совета генералом М.Д. Бонч-Бруевичем^[687].