Читать книгу - "Тайны русских волхвов. Чудеса и загадки языческой Руси - Александр Асов"

Он спросил ее:

– Извини, ты не играешь на флейте? Правда – нет?!

Он обрадовался, облегченно вздохнул, – «прекрасно, – значит, проблем не будет». Можно было по Катиному примеру начинать игру… Да-да, игру, только игру – он хорошо понимал, что главное для него то, чтобы Катя увидела его в югославских ботинках, под ручку с Анечкой, – око за око.

В тот же вечер он провожал Анечку. Каждый шаг давался ему с невероятным трудом, на глазах выступали слезы. Ему казалось – пятки стерты до костей, в ступни вбиты ржавые гвозди. Эскалатор уносил его вниз, с Голгофы, к людскому торжищу. А там, наверху, рвала на себе волосы, стенала, стонала Катерина.

В его воспаленных мозгах били колокола, он шептал:

«Нет… Вознесения не будет… Не будет и второго пришествия… Оставайся с миром… Меня влечет в земные недра мой черный ангел – Анечка. Я тоже умею говорить: прощай!»

Неожиданный роман Павла развивался успешно, – он был принят у Анечки дома и познакомился с ее родителями.

У Анечки был папа, которого Павел тут же про себя окрестил «французским папой», – папа работал дипломатом, а мама – переводчицей. На стенах скалились маски в перьях, привезенные из Сенегала; что-то заграничное играл японский магнитофон, пили чай особенный, со специями, выращенный где-то у реки Хуанхэ. Потом смотрели фотографии из Франции; папа пояснял: «Это я и Триумфальная арка. Вы представляете, – там, у памятника Наполеону, всегда живые цветы!.. Нотр Дам де Пари… Рядом, на блошином ринке (его так называют французы), я купил Анечке шубейку… Мех ламы! А это… Э… Там у них пляжи… нудистские… Н-мм… Эта норвежка – ничего… Крупновата, правда, – не в моем вкусе… А это я. Слева. В желтых шортах…»

Потом последовали длинные, холодные, утомительные поцелуи в каком-то дворике, под аркой, рядом с Арбатом. Когда Павел завел туда Анечку, он невольно оглянулся: нет ли здесь Кати? Когда-то он искал ее здесь, а что нашел? Нет, Кати здесь не было… Павел старался быть честным, – если поцелуи пресные, так хоть культурная программа – ничего себе. Он водил Анечку в кино, в театр и даже, заняв крупную сумму, привел ее в ресторан «Прага» (когда он вытряхнул из кошелька всю мелочь, доплачивать пришлось Анечке).

Не было ли жестокостью такое отношение к Анечке? Ангел-Анечка, разумеется, что-то чувствовала? Пустяки! Мелочи! А на суде потом так и скажем: «Обвиняемый был в невменяемом состоянии, потому заслуживает снисхождения…»

И настало утро, когда Павел посмотрел в зеркало и увидел в нем свое небритое, покойницкое лицо. А ну, улыбнись! Подмигни! Так… Уже лучше… Постарайся теперь всегда улыбаться и подмигивать… Что вы говорите? Плешь? Мешки под глазами? Ничего. Зато сам – личность полная содержанием… И рядом – Анечка… Анечка? Почему именно Анечка? Как это понимать – Анечка?

Анечка крутилась рядом перед зеркалом, куталась в мех ламы, прыскала в рот французским дезодорантом.

– Хорошая вещь… Хочешь?

Павел повертел баллончик в руках, прочитал надпись:

«Уничтожает неприятный запах, отличается современным изысканным ароматом, подчеркивает ваше очарование и женственность».

Нда… И женственность! Вот так попрыскаешь и станешь женственным… Извините – не стоит, обойдусь… Буржуйская штучка.

Он пошел к умывальнику. Из крана капала вода: отстроенная, профильтрованная, с добавками фтора, хлорированная, подвергнутая коагуляции. На кухне хорошо поставленный баритон запел про то, что он мускулист и скуласт, а зовут его: КАМАЗ.

Потом Павел и Анечка ехали в метро. Двери открывались и закрывались, менялись станции, проходили дни… После тьмы и грохота тоннеля, ночных кошмаров, возни на мятых простынях снова становилось светло, появлялись проблески, просветы, открывались двери, и в них толпой валили люди, радостные, свежие… Но Павел не успевал заговорить с ними, даже рассмотреть их лица – они выходили на следующей станции.

Так проходили месяцы…

В это время Катя родила девочку и назвала ее Кристиной; Павел успешно защитил диплом; на широкую ногу (французский папа помог) отгулял свадьбу в ресторане «Прага», а чтобы отвлечься от всего этого, постоянно занимался наукой, целыми днями пропадал в библиотеках и на Вычислительном Центре. Очень редко находил время, чтобы сходить с Анечкой в кино или ну хоть на выставку.

Один раз они зашли вместе на Выставку Русского Портрета, открывшуюся на улице Горького. По улице шли троллейбусы, в «РОССИИ» показывали фильм: «Блондинка за углом». Везде, в трамваях, в метро, в толпе мелькали одинаковые «фестивальные» курточки, которые на фестивале молодежи раздавали бесплатно.

А здесь, в маленьком, уютном зале, со стен снисходительно смотрели цари и вельможи, фрейлины; какие-то старики, бледные, будто только что восставшие из гроба. Анечка задержалась перед портретом Екатерины II. Павел прошел дальше в зал…

И вдруг… остановился…

На него, чуть улыбаясь, смотрела Катя. Да-да, Катя! Он ее сразу узнал, несмотря на ее необычный наряд – на ней было пышное шелковое платье, на голове целое архитектурное сооружение… Не в тот же миг Павел понял, что она смотрит из-за рамы. Нагнувшись, он смущенно улыбнулся:

– Извини, Катя, я только на подпись посмотрю…

Христианек Карл Людвиг Иоханн /1732 – 1792/ ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА МОЛЧАНОВА /1779/

Не может быть! Этого не может быть! Совпадает все – внешность, имя, фамилия! Он поднял глаза… Катя улыбалась по-прежнему, так же загадочно и необъяснимо:

– Ты потерял меня… Наши пути разошлись в пространстве и во времени…

После этого Павел перестал ходить на выставки, опасался даже смотреть на афишные доски. Но потом долго, даже после того как выставка закрылась, ехал ли он в троллейбусе, просто шел по улице и случайно его взгляд останавливался на доске или заборе, и он успевал прочитать надпись: «ВЫСТАВКА РУССКОГО ПОРТРЕТА», и опять, чуть улыбаясь, смотрела на него размноженная в тысячах экземпляров Катя.

И снова рядом, из той ночи, звучал ее голос: «А что – если бы я ехала с кавалером?» Почему не – с парнем? Ну-ка, диалектические материалисты, растолкуйте! Объясните, что тут к чему! Это ж мистика, ей-ей! А… А, может, она проговорилась? Случайно?!

А ее вопрос про даму? Она же, хорошо помню, спросила: «Почему у тебя нет дамы?» Спросила! Теперь не отопрется!

И еще помню… Да-да! На лекции по Теории Относительности, когда речь зашла о необратимости хода времени, она вдруг, вроде бы к слову, просто так, очень тихо (если бы Павел не сидел рядом, он бы ничего не услышал!) сказала: «Все равно, во все времена люди одни и те же…» Конечно, мало ли что может сказать человек! Но… запомнилось! А как это выглядит теперь? А? Очень, очень подозрительно выглядит!

А… подождите-подождите! В самом деле – что ему терять? Нечего. А приобрести можно такое! Что если купить цветы и поехать к ней? С разоблачением! Он представил, как это будет:

– Тук-тук-тук! (Это он стучит в дверь).