Читать книгу - "Роман с фамилией - Александр Борисович Кердан"

для меня высокого, тонконогого и горбоносого жеребца с белой атласной шкурой без единого чёрного пятнышка. Он прядал ушами, раздувал розовые ноздри и смотрел на меня умными и дикими глазами.

Я усомнился, сможет ли такой хрупкий скакун выдержать меня в полном рыцарском облачении и как он будет ходить под седлом с литыми стременами и носить тяжёлый кожаный нагрудник с металлическими пластинами.

– Не беспокойтесь, сеньор, – довольный Пако по-хозяйски похлопывал вздрагивающего при каждом прикосновении коня. – Это арабский скакун. Очень выносливый и неприхотливый. В песках, которые нас ждут впереди, о лучшем коне и мечтать нечего…

– Что ж, если он арабских кровей, назову его Султаном… – решил я.

Наша армия, покинув лагерь под Никеей, двинулась на восток, вслед армиям Боэмунда Тарентского и Роберта Фландрского.

Вскоре нас на рысях обогнал отряд византийских всадников. Впереди, поблескивая своим золотым носом, гарцевал на соловом коне Татикий. Вослед ему редкий из наших воинов не плюнул и не послал проклятие. Но вряд ли они он обратил на них своё внимание.

Двое суток мы скорым маршем пытались нагнать впереди идущих союзников, но так и не смогли это сделать. К полудню третьего дня на взмыленном коне прискакал гонец от Роберта Фландрского.

– Турки напали на нас у Дорилеи! Нужна помощь! – прохрипел он.

Граф Раймунд, оставив пехоту охранять обоз, отдал приказ:

– Конница, вперёд! – и повёл нас в бой.

Вместе со всадниками Готфрида Бульонского и епископа Адемара мы подоспели вовремя, напав на турок с тыла, обратили их в бегство и преследовали до самой темноты, пока не истребили всех сопротивляющихся и не пленили тех, кто решил сдаться.

Пленники оказались воинами султана Кылыч-Арслана.

Они рассказали, что, потеряв Никею, султан воспылал жаждой мести. Он даже заключил перемирие со своим заклятым врагом Гази ибн Данишмендом, эмиром Каппадокии и Тавра и, объединив с ним своё войско, устроил западню для воинов Боэмунда и Роберта Фландрского.

Ранним утром турки неожиданно напали на их лагерь и начали убивать сонными, прямо в палатках. Тех, кто успел взяться за оружие, окружили плотным кольцом и принялись осыпать градом стрел… Но Боэмунду и Роберту Фландрскому удалось всё же организовать сопротивление и послать гонца за подмогой.

Если бы мы не подоспели на выручку нашим собратьям, долина Горгони могла бы стать второй Долиной Смерти.

Но и так потери были ужасными. Впервые с начала нашего похода на поле брани воинов-христиан полегло больше, чем сарацин…

Дорилейская битва открыла нам дорогу в Сирию. Через неё лежал прямой путь к Иерусалиму. Казалось бы, победа, что досталась с таким трудом и такими жертвами, должна была сплотить наше войско и примирить наших вождей.

Но этого не случилось. Распри только усилились.

Напрасно епископ Адемар увещевал соратников словами из второго псалма Давидова:

– Зачем мятутся народы и племена замышляют тщеславное? Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его. Вразумитесь, цари; научитесь, судьи земли! Служите Господу со страхом и радуйтесь так с трепетом…

Государи слушали проповедь епископа со склонёнными головами, но не желали вразумляться и не отказались от своих планов, идущих вразрез с общей целью похода.

Наше войско снова раскололось на части.

Готфрид Бульонский и граф Раймунд, чтобы не оставлять в своём тылу крепостей, занятых турками, повернули на север к Кесарии. По другой дороге, но в одну с нами сторону, двинулось войско нормандцев, дружина графа Шартского, и армия князя Боэмунда Тарентского. Но племянник князя Танкред и брат Готфрида граф Балдуин Булонский со своими воинами свернули к Тарсу, нацеливаясь на Эдессу – армянское княжество, изнывающее под турецким гнётом.

Танкред и Балдуин объявили, что двинутся на Иерусалим только после того, как помогут армянским христианам освободиться от неверных. Но, увы, вовсе не эта благая цель двигала ими. Оба рыцаря желали основать в Палестине собственные независимые княжества, и обоих ничуть не беспокоило то обстоятельство, что для своих княжеств каждый выбрал земли, уже принадлежащие армянам.

Удерживать Танкреда и Балдуина от столь опрометчивого шага никто не стал. Их отряды вскоре покинули нас.

Мы же двинулись по старому караванному пути. С одной стороны высились угрюмые горы, с другой – простирались каменистые, выжженные солнцем степи, лишённые всякой растительности и источников воды. Редкие оазисы, встречающиеся на нашем пути, были опустошены сарацинами. Враги отравили или завалили песком и камнями все колодцы. Жители из редких селений ушли в горы, угоняя с собой скот и пряча запасы зерна.

Наша армия вместе с тяжёлым обозом двигалась медленно. При такой жаре даже самые выносливые лошади одолевали не более полутора лиг в день. К тому же мы тащили с собой запасы провианта и фуража для лошадей и мулов, большие глиняные сосуды с водой. Вереница повозок, конников и пеших воинов растянулась на десятки лиг. Она была так длинна, что из конца в конец этой колонны можно было бы проскакать только за несколько дней.

В этих диких местах всё как будто вымерло. Нам не попадались ни птицы, ни звери. Казалось, что здесь могут обитать только змеи, ящерицы и скорпионы. Да и тех не было видно…

От недостатка воды и зноя вскоре начался падёж коней. Первыми пали боевые рыцарские кони, пришедшие из Европы. Многим рыцарям, лишившимся лошадей, пришлось тащиться пешком. Снаряжение и доспехи перегрузили на повозки, которые везли волы, а там, где волов не хватало, впрягали овец или коз.

Я не раз и не два благодарил своего оруженосца, выбравшего мне подходящего коня.

Султан, как и обещал Пако, не ведал усталости. Там, где кони европейских пород падали замертво, он бодро шёл вперёд, и только клочья пены на удилах и бисеринки пота на атласной шкуре показывали, что и этому выносливому, привычному к местным условиям скакуну приходится нелегко.

В эти дни я впервые в полной мере осознал, что для голодного нет чёрствого хлеба, а для мучимого жаждой невкусной воды.

Простая ячменная лепёшка и кружка тёплого, солоноватого питья – вот о чём я мечтал, укладываясь спать на жёсткое походное ложе.

На жгучем солнце и хлёстких ветрах мои волосы, прежде имевшие светло-каштановый оттенок, выцвели и сделались почти белесыми, а кисти рук почернели, как у турка, кожа на щеках задубела, лоб прорезали две глубокие складки. Я словно постарел на десять-пятнадцать лет.

Впрочем, все вокруг выглядели усталыми и измученными.

Мы то и дело вступали в стычки с местными племенами, отражали наскоки турецких всадников. Они появлялись внезапно и молниеносно исчезали среди песков, оставляя за собой тела наших воинов, пробитые чёрными стрелами и