Читать книгу - "Москва - Испания - Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес"

Пошли мы с Хосе искать рыжего Бернардо, и сделать это было нетрудно: я уже упоминал, что коронель Виальба вместе со своей охраной жил напротив нашей виллы – через дорогу, в отеле «Калета». Заходим в вестибюль отеля. Вся охрана, в том числе и рыжий Бернардо, режется в кости (это испанская национальная игра, немного напоминающая нарды). Отзываю Бернардо в сторону: «Хочешь заработать пятьдесят песет?». Он не против: «Что от меня требуется, синьор капитан?». Я ему объясняю, что пропал русский летчик – Дон Педро, – и требуется срочно провести обыски в малагских борделях, чтобы его найти, и не может ли он, Бернардо, послужить мне проводником по этим местам?

Тут Бернардо сразу же у меня спрашивает: «А что нужно синьору капитану, производить обыски в борделях или отыскать Дон Педро?». Я конечно ему ответил, что на все малагские бордели мне наплевать, а требуется только найти Дон Педро – живого или мертвого, желательно, конечно, первое. «А если я вам сейчас покажу, где находится Дон Педро, живой и невредимый, без всякой необходимости в обысках, вы мне дадите пятьдесят песет?». Я, конечно, с радостью согласился и сказал, что машина стоит у входа, пусть только покажет, куда ехать. «Не надо машины, – ответил Бернардо, – давайте деньги, и я вас сразу же отведу к “авиадоро русо”».

Получив деньги, Бернардо повел меня на второй этаж в сторону апартаментов, занимаемых коронелем Виальбой, остановился около одной двери и сказал: «Он здесь». Я ему: «Стучи!» – «Нет, уж лучше вы сами», – ответил Бернардо и ушел. Я довольно энергично постучал. За дверью раздался голос Марухи: «Кто?» – «Откройте! Полиция!» – ответил я как можно решительней. Через минуту дверь открылась. На пороге стояла Маруха в полном неглиже, прикрытом накинутым халатиком, а из глубины комнаты выходил «граф», на ходу поправляя свой туалет. Отстранив в сторону Маруху, я попросил его пройти со мною в коридор. Сели в кресла, и началась беседа. В этот момент меня обуревали различные чувства: во-первых, огромная радость, что мой товарищ-земляк, боевой летчик жив-здоров и сидит рядом со мной в безопасности, а не лежит где-то с проломленной головой и не едет связанный, с кляпом во рту, в фашистский застенок на муки и смерть; во-вторых, облегчение, что не придется делать этот дурацкий обыск по борделям, а вместе с тем и большое чувство досады: первым делом мне сразу же стала ясна причина столь внезапного ко мне охлаждения Марухи, я осознал, что не так уж она неприступна, как я полагал, и что на месте Дона Педро я мог бы оказаться еще месяц тому назад. Ко всему этому примешивалась большая злость на этого бретера, из-за какой-то бабы заставившего так переволноваться своих товарищей, да и эскадрилья должна теперь пойти на выполнение опаснейшего задания в ослабленном составе. Не допускать же его после такой ночи к боевым вылетам!

Все это, но не касаясь моих личных отношений с Марухой, я достаточно убедительно изложил «графу». Добавил, что взаимоотношения с испанским командованием у нас и так на волоске, а он своей связью с любовницей испанского командующего их еще осложняет. В конце разговора я объявил «графу», что от командования эскадрильей он, по распоряжению Креминга, временно отстранен, в боевых вылетах сегодняшнего дня участвовать не будет и что я не могу поручиться, что Креминг не пошлет подробного рапорта о его поведении в Валенсию, а может и в Москву.

Во мне говорили не только возмущение этой дурацкой бессонной ночью, но и вполне понятные личные мотивы. Педро то бледнел, то краснел, я довел его почти до слез. Поняв, что проняло основательно, я отправил его на своей машине в Велез-Малагу, передав с шофером записку Казимиру, в которой категорически запретил использовать «графа» в первом боевом вылете, но вместе с тем и не возражал, если Казимир, под свою ответственность, разрешит ему участвовать в дальнейших полетах.

Креминг полностью одобрил мои действия и разрешил идти отдыхать, сказав, что все остальное сделает сам. Докладывая, я всячески старался выгородить «графа», уверяя, что главная вина лежит на этой потаскухе и что нельзя было давать такой ужин накануне боевых вылетов (правда, о том, что боевые вылеты станут срочной необходимостью, сам Креминг узнал уже после ужина). Я сказал, что Педро уже и так наказан отстранением от командования эскадрильей, запретом участия в операции и недовольством своих товарищей.

Короче, Креминг при мне порвал уже приготовленный им рапорт в Валенсию, но заявил, что в случае повторения подобных номеров он его уже больше не пощадит.

Главную роль в подобном милосердии сыграла все же не моя адвокатура, а скорее то, что такой мужской грех, вероятно, импонировал самому Василию Ивановичу (в молодости он и сам был слабоват к прекрасному полу), да и парня было жаль – уж больно Дон Педро хорош во всех отношениях. Рапорты и расследования претили солдатской натуре Креминга, поэтому он легко дал себя уговорить и порвал сгоряча заготовленный рапорт. Впоследствии оснований для таких рапортов «граф» больше не давал, и эскадрилья за все время своего пребывания в Малаге не только успешно защищала ее небо, но и оказывала существенную помощь в операциях по разведке и штурмовке наземных сил противника. Весь личный состав эскадрильи, и особенно пилоты, проявили героизм и за работу в Малаге вполне заслужили высшие награды, но к сожалению, основной своей задачи – удержания города – мы так и не выполнили, и со временем Малага была республиканцами оставлена.