Читать книгу - "Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина"

Вера Николаевна Кутейщикова посоветовала Валерию Сергеевичу Столбову, заведующему редакцией Испании и Латинской Америки издательства «Художественная литература», дать на перевод мне и Наталии Леонидовне Трауберг (в ту пору тоже начинающему переводчику) нашумевший за границей роман «Сеньор Президент» гватемальского писателя Мигеля Анхеля Астуриаса, который позже стал лауреатом Нобелевской премии по литературе². Н.Трауберг переводила первую часть романа, я — вторую, а также отредактировала обе части.

Интересно, что я приступила к работе над второй частью книги, не зная, о чем идет речь в самом начале и не ведая об особенностях авторского стиля. Надо сказать, что Астуриас был одним из основоположников магического реализма, о котором у нас ни переводчики, ни читатели еще слыхом не слыхивали. К счастью, переводчики уловили дух, стиль и смысл этой прекрасной вещи, которая имела успех и впоследствии много раз переиздавалась, начиная с «Худлита» (59 год) и кончая «Панорамой» (2000 год).

Эта работа, которая удалась, заставила меня сделать для себя два вывода. Во-первых, художественный перевод требует максимально точного воспроизведения стилистических особенностей и смысловых нюансов оригинала и отвергает отсебятину (именно поэтому нам с Трауберг, которая тоже придерживалась этого принципа, удалось сделать в общем единую вещь, хотя мы переводили ее разные части). Во-вторых, стало ясно, что мне легче одолевать красочный и образный язык писателя-живописца с его аллюзиями и потайным смыслом, чем прозрачный и ясный язык писателя-акварелиста с незатейливой речью. Ландинес преподал мне первый полезный урок, но Астуриас открыл мне мои собственные предпочтения и возможности.

Отныне надо было ухитряться ехать в тарантасе, в который были впряжены лебедь, рак и щука — «долг», «работа» и «увлечение». Иными словами, одновременно писать статьи по диссертации, составлять и редактировать литературную хронику в журнале и заниматься художественным переводом с испанского на русский.

К счастью, работа в редакции начиналась в полдень, и нам предоставлялся один свободный «творческий» день, да еще был месячный отпуск, когда тоже можно было заниматься только своими делами. Когда мы с мамой были летом 58-го года в Ялте, там я и начала переводить «Сеньора Президента». Прочитав очередное Витюшечкино письмо, я брала книгу, словарь, коврик, и мы шли в дикий парк Чукурлар, «на горку», где усаживались под какой-нибудь сосенкой на сухую ароматную траву. Жаркий пьянящий дух чабреца приносил удивительную ясность мысли, и легко находились краски, масляные краски, какими писались астуриасовские образы на русском полотне.

С этого же 1958 года мы стали выезжать на дачу, снимать комнату с терраской и жить летом в Подмосковье, как когда-то в Костине. С той только разницей, что в ту далекую детскую пору по вечерам встречать маму на станцию отправлялась я, а теперь она, свободная от служебного рабства, выходила к восьмичасовой электричке встречать меня, нагруженную сумками и авоськами.

Началась летняя «малинская» эпопея в поселке Малино по Ленинградской железной дороге, километрах в тридцати от Москвы, где, ни много ни мало, мы прожили с 58-го вплоть до 75-го года.

Поначалу в летние месяцы здесь собиралась почти вся костинская гоп-компания, хотя и порядком видоизмененная. Старинные приятельницы: Лида Березовская, Наташа и Милуша Потоловкие — стали дамами свежепенсионного возраста, кое-кто уже обзавелся внуками.

Тетя Милуша Артемова-Потоловская, — все такая же зеленоглазая, с блестками прежнего шарма, — жила со своей послевоенной двенадцатилетней дочкой Мариной, не в мать пышноволосой, но большеглазой и — в будущем — большой охотницей до радостей жизни. Младший сын Милуши Володя (бывш. Вовка, любитель конфет) стал двадцатичетырехлетним статным парнем, женатым на Галине Румянцевой, миловидной жеманнице с властным характером. Володя любил возить трехлетнюю Зою, свое прелестное чадо, в коляске по лесным дорожкам, а Заинька любила по пути выбрасывать из коляски все, что попадало под руку: игрушки, туфельки и отцовские вещи. Бедному молодому отцу приходилось разворачивать коляску и на обратном пути собирать все посеянное дочерью. Трехлетняя малышка уже хорошо говорила по-русски и чувствовала нюансы родного языка. «Слезь, гадина», — уверенно сказала она моей маме, которая случайно села в лесу на «Зоин пенек». В далеком будущем Зоя Владимировна Артемова станет красивой и способной — к языкам и на известные безрассудства — женщиной, ценным сотрудником фирмы «Майский чай».

Старшие сыновья тети Милуши и тети Наташи — Жорес (бывш. горластый Жорик) и Всеволод (бывш. голенастый Сева) — давно были женаты, обзавелись дочками и довольно редко навещали летние резиденции матерей. Тетя Наташа при случае с явной гордостью сообщала, что «у Севы Лиля — редактор в издательстве «Молодая гвардия»» и даже ездит к писателю-фантасту Ефремову…»

В целом славный клан Потоловских постепенно приумножался, хотя доля генетического наследия Александра Платоновича убывала от поколения к поколению в геометрической прогрессии. Фамилия «Потоловские», как и «Березовские» уходила в прошлое.

Лета в Малино не были так безмятежны и радостны, как когда-то в Костино. Не было ни детства, ни желтых купавок, ни белых «ночных красавиц». Но были ромашки, целое поле ромашек у деревни Рожки. И грибы, — белые «скулаки» в лесу, и круглые шампиньоны на лесной поляне.

Особенно большие и жирные ромашки росли на двух холмиках среди поля. Мы приносили домой охапки этих цветов, а потом узнали, что растут они на братских воинских могилах. Там, под Крюково, разыгрывались тяжелые бои с немцами, подходившими к Москве.

Мы с мамой частенько ходили по грибы в небольшой лесок рядом с поселком, где почти у дороги, в густой траве под елками, прятали свои коричневые шляпки наши «скулаки».

Жаркими летними вечерами дачники собирались у кого-нибудь на террасе и дулись в карты. В «кинг» или чаще в «ералаш» по «полкопейки». «Преферанс» не был в моде: крупно рисковать не хотелось, ныне были другие ставки, другие возможности.

Работать в «Иностранной литературе» было приятно и интересно, но моя тройная нагрузка становилась непосильной. Возня с литературной хроникой отнимала массу времени и стоила больших нервов. Дома же по вечерам приходилось заниматься переводом и диссертационными статьями. Одно могло идти в ущерб другому, и надо было что-то предпринять.

Как раз в это время, к концу 59-го года, представился случай, которым можно было воспользоваться.

Довольно известный в ту пору журналист Борис Владимирович Яковлев, часто заходивший в «Иностранку» к своей жене, секретарше Чаковского, белокурой бестии Наташе Легздинг, — стал переманивать меня в журнал «Дружба народов» на высокую должность заведующего отделом зарубежной литературы. Мол, хватит заниматься хроникой, пора редактировать больших писателей, которых можно выбирать и публиковать по своему вкусу. Тем более что зарубежные материалы будут не слишком часто публиковаться в «Дружбе народов», где делается упор на произведения советских республиканских литераторов. К тому же в отдельном кабинете можно будет и своими делами заняться…