Читать книгу - "Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - Василий Молодяков"

Советской России предлагался политический, а возможно, и военный союз. При наличии изрядно обескровленной, но полностью сохранившей колониальную империю и лояльность доминионов Великобритании и совершенно не затронутых войной Соединенных Штатов это было рискованное предложение, принимать которое стоило лишь при наличии значительных выгод и гарантий собственной безопасности. Далее по пунктам шли конкретные требования и вопросы.

Финляндию, Дунай (в части Морского Дуная) и Болгарию предлагалось признать сферой влияния СССР; «вопросы» о Турции, Румынии, Венгрии и Иране решать с участием Москвы; обеспечить свободный проход советских судов через Балтику и работу угольной концессии на Шпицбергене. Сталина интересовали планы «оси» в Греции, Югославии и Швеции, границы «Великого Восточно-Азиатского Пространства» и судьба Польши — остаются ли в силе прежние соглашения. «Относительно Китая в секретном протоколе, в качестве одного из пунктов этого протокола; сказать о необходимости добываться почетного мира для Китая (Чан Кайши), в чем СССР, может быть, с участием Германии и Италии, готов взять на себя посредничество, причем мы не возражаем, чтобы Индонезия была признана сферой влияния Японии (Маньчжоу-го остается за Японией)». По некоторым позициям (отношения с Турцией, Англией и США) предлагалось говорить только «если спросят». Козырные карты: «Транзит Германия — Япония — наша могучая позиция, что надо иметь в виду»; «На возможный вопрос о наших отношениях с США ответить, что США также спрашивают нас: не можем ли мы оказать поддержку Турции и Ирану в случае возникновения опасности для них (т. е. поучаствовать в акции по предотвращению их оккупации странами „оси“. — В.М.)».

Предписывая не заключать никакого соглашения, Сталин, очевидно, решил еще раз сыграть в свою любимую игру на выжидание, но от перспектив союза не отказывался, поскольку о последующем, притом скором, визите Риббентропа в Москву говорится как о решенном деле. Первый публикатор «директив» Л.А. Безыменский заметил: «Этот ход значительно облегчал задачу Молотова, поскольку любые предварительные договоренности можно было бы уточнить (или отменить) на следующем этапе, участником и хозяином которого, естественно, должен был стать сам Сталин» (3).

Молотов ехал в Берлин подготовленным к серьезному деловому разговору. В противном случае его совершенно секретные записи, сделанные для себя и только для себя, а не «для истории», были бы совершенно иными. Запросы Сталина превышали степень компромисса, на который был готов Гитлер, но он мог сознательно завысить цену, чтобы красиво «уступить» в критический момент. Однако диалог оказался куда более сложным и напряженным, чем предполагали обе стороны. Сталин и Молотов думали, что Гитлер и Риббентроп хотят согласия и готовы «торговаться». Риббентроп был готов, Гитлер — нет. Он вообще не привык обсуждать какие-либо варианты, отличные от его собственных. Поэтому реальных результатов визит не дал. В сложившейся ситуации это было равносильно неудаче. Причем не личной неудаче наркома, а поражению всего «евразийского лобби».

Визит проходил в обстановке большой пышности, но график переговоров был насыщенным. После торжественной встречи и краткого отдыха Молотов встретился с Риббентропом^[43]. Готовя гостя к беседе с фюрером, хозяин обрисовал ему стратегическую ситуацию, какой ее видели в Берлине: «Германия уже выиграла войну… Англия разбита, и когда она признает поражение — это только вопрос времени… Вмешательство США и какие-либо новые действия Англии заранее обречены на провал… Мы думаем о том, как скорее кончить успешно выигранную войну. Желание Германии окончить возможно скорее войну привело нас к решению искать друзей, которые хотят препятствовать расширению войны и желают мира». Подводя итог, рейхсминистр поставил вопрос о «совместном рассмотрении того, каким образом державы Тройственного пакта могли достигнуть с Советским Союзом какого-либо соглашения, заявляющего о поддержке Советским Союзом целей Тройственного пакта, как-то: предотвращение эскалации войны и скорейшее установление всеобщего мира». Он также заявил, что окончательное решение всех вопросов остается за Гитлером.

Дав хозяину высказаться, Молотов задал интересующие его вопросы. «Пакт говорит о новом порядке в Европе и в Великом восточноазиатском пространстве. Желательно, прежде всего, знать границы этих сфер влияния… Что касается предположений о тех или иных акциях, в которых СССР мог бы участвовать вместе с другими державами, — то это заслуживает обсуждения и их следовало бы предварительно обсудить здесь, потом в Москве, о чем было в общей форме договорено при обмене письмами». На конкретные вопросы Риббентроп не ответил, ограничившись разъяснением, что «понятие „Великое восточноазиатское пространство“ не имеет ничего общего с жизненно важными сферами интересов СССР».

Затем нарком встретился с Гитлером, который, приветствовав гостя «на удивление дружелюбно» (свидетельства переводчиков Хильгера и Шмидта), тоже начал с пространного монолога. Молотов периодически выражал согласие и ждал, когда сможет вставить слово. Красноречие фюрера нас сейчас не интересует, поэтому перейдем к делу.

«Германия в настоящее время находится в войне, а Советский Союз — нет… После этой войны не только Германия будет иметь большие успехи, но и Россия. Если сейчас оба государства трезво проверят результаты совместной работы за этот год, то они придут к убеждению, что польза была в этом для обоих… Эти два народа, если будут действовать совместно, смогут достичь больших успехов. Если же они будут работать друг против друга, то от этого выиграет только кто-то третий. Тов. Молотов считает это заявление правильным и подчеркивает, что все это подтверждает история».

Наконец, гость задал главный вопрос: «Если говорить о взаимоотношениях на будущее, то нельзя не упомянуть о Тройственном пакте… Молотов хотел бы знать, что этот пакт собой представляет, что он означает для Советского Союза». Фюрер сразу же заявил, что «предлагает Советскому Союзу участвовать как четвертому партнеру в этом пакте». Это советская запись. Германская ограничивается экивоками: «Без содействия Советской России соглашение во всех случаях не может быть достигнуто». Но Молотов не ослышался, потому что повторил слова «приглашает участвовать СССР в Тройственном пакте в качестве четвертого партнера» в телеграмме, отправленной Сталину сразу же после встречи.

Приглашение было.

Был и ответ Молотова на него. Положительный:

«Советский Союз может принять участие в широком соглашении четырех держав, но только как партнер, а не как объект (а между тем только в качестве такого объекта СССР упоминается в тройственном пакте), и готов принять участие в некоторых акциях совместно с Германией, Италией и Японией, но для этого необходимо внести ясностью некоторые вопросы» (советская запись).

«Участие России в Тройственном пакте представляется ему (Молотову. — В.М.) в принципе абсолютно приемлемым при условии, что Россия является партнером, а не объектом. В этом случае он не видит никаких сложностей в деле участия Советского Союза в общих усилиях. Но сначала должны быть более точно определены цели и значение Пакта, особенно в связи с определением Великого восточно-азиатского пространства» (германская запись).