Читать книгу - "Три прыжка Ван Луня - Альфред Деблин"

Членов союза спаяла в одно целое их общая судьба. Счастье летних месяцев померкло. Ужасающую серьезность взятых на себя обязательств многие из них осознали только теперь. От Ма Ноу исходил мрачный жар, передававшийся и им. Цзюаня уже не было в живых, его убили в период захвата имений. Братья Лю не осмеливались противостоять власти Ма. Красавица Лян дрожала, когда видела окаменевшего в своем величии вождя, но поздравляла себя с тем, что вовремя за ним последовала. Желтый Колокол исчез.

И еще раз тело союза сотряслось от болезненного озноба. В одном селении, отстоявшем не более чем на восемь ли от столицы, среди «расколотых дынь» жил молодой, необычайно красивый брат, который, хотя и был по профессии углежогом, отличался завидной утонченностью манер и готовностью помочь каждому. Он, как и многие, оставил семью из-за ребяческой верности своему слову: из-за клятвы, данной одному странствующему брату, что он сам присоединится к «расколотым дыням», если брат этот останется в деревне, чтобы помогать больному отцу. Теперь юноша-углежог, вырванный из привычного окружения, вместе с другими братьями готовился к переправе в Западный Рай.

Однако пылкая страсть к женщине нарушила чистую безмятежность его помыслов. Эта женщина, правда, была одной из «сестер», но она еще не до конца преодолела себя, чтобы направить свой дух к ясно обозначенной цели. Ее, девушку хрупкой красоты, с хрипловатым голосом и мечтательными раскосыми глазами, сперва отдали из отцовского дома сорокалетнему цинику — торговцу мехами, от которого она через два года сбежала, так как думала, что он уличил ее в неверности. Муж разыскал ее и вернул назад, но она снова его обманула, после чего ей пришлось покинуть родной город. Она была счастлива, что нашла приют у странствующих сестер и братьев; могла теперь, не подвергаясь опасности, удовлетворять неистовые потребности своей плоти, от которых больше всего страдала сама; и уже почти научилась управлять желаниями.

Тут-то она и повстречалась с углежогом; она не отвергла его притязаний, но он сам вскоре отдалился от нее, больше не хотел ее видеть; помрачнел. Однажды утром, когда она пришла на задымленную поляну за селением, где он занимался своей работой, и запела, он объяснил ей, что уже много дней не в силах думать ни о каких возвышенных вещах, что он мучается — и просит ее остаться с ним навсегда, принадлежать только ему. Молодая женщина, едва он начал говорить, заплакала и закрыла красивое лицо покрывалом, ибо сразу поняла, что он скажет. Когда же он кончил, она оглянулась — не подслушивает ли кто; уселась с ним рядом у дымного костра, ласково обняла его, отвернувшегося, — приблизив полные щеки и ненасытные губы к мальчишескому затылку; и омочила слезами и поцелуями его косичку. Разве он не знает, что такое желание оскверняет драгоценные принципы, — а если знает, то что намеревается делать, когда другие братья проведают о его непростительном поступке?

Нун медленно повернул к ней овальное лицо, от боли утратившее всякую соразмерность черт: что случится, когда братья уличат его, он не знает; он не желает осквернять драгоценные принципы, ибо сие было бы грехом против Ма Ноу, их отца; но и не представляет, каким иным способом мог бы себе помочь. Отвратительный демон самоубийства, одетый в широкие шальвары, уже нападал на него — и в эту ночь, и в три предыдущие. «Что же мне делать, дорогая? Как твоему брату Нуну бороться с самим собой?» Они теперь сидели, не разговаривая и даже не думая ни о чем, в гадком дыму; его перепачканные сажей руки касались ее черных завитых волос.

Молодая женщина, хотя и боялась разоблачения, последовала за ним, как он желал. Они поселились в хижине, принадлежавшей углежогу, который нанял Нуна в помощники. Этот сильный, словно кряжистый дуб, но снисходительный к другим человек пытался предостеречь влюбленных, но они его не послушались.

Между тем, прошла уже добрая часть года; жители Острова готовились к празднику цинмин, Дню Душ[154]. Повсюду на свежем воздухе сооружали качели, украшенные пестрыми шнурами[155]. Колыхались на ветру поблекшие листья каштанов. На могилы насыпали холмики из свежей земли[156]. Начали, как обычно, выпекать всякие лакомства. По дорогам расхаживали женщины с вербными сережками в волосах — чтобы в другой жизни им не пришлось родиться в обличьи желтой суки[157]. Мужчины в расшитых золотом куртках, с золототканными поясами, гордо прогуливались по аллеям или сидели в чайных, играя в кости и домино.

Поблизости от храма городского бога располагалось кладбище для проституток[158]; женщины из «Расколотой Дыни» хоронили там и своих сестер, с гордостью и с состраданием к ним. И вот когда утром в день праздника Цинмин они поодиночке и группами устремились на это кладбище — ибо Ма Ноу разрешал своим приверженцам соблюдать все народные обычаи, — влюбленная молодая женщина, подруга Нуна, встретилась у кладбищенских ворот со знакомыми сестрами, и те запретили ей входить. Не было произнесено ни единого худого слова; сестры просто объяснили, что она уже не может причислять себя к ним — с тех пор как живет с Нуном, словно законная жена.

Опозоренная женщина прибежала домой и рассказала Нуну, у которого от волнения начали дрожать колени, что ее дух, когда она умрет, не найдет успокоения рядом с другими сестрами; она пробормотала сквозь слезы, что ее выгнали «из круга», что она больше не может так жить и должна вернуться к своим. Их хозяин — сутулый, но крепкий углежог, — услыхав эти слова, прогудел: «Знать, так тому и быть».

Нун после ее ухода целыми днями, не замечая ничего вокруг, работал у костра или в саду. Спал он не раздеваясь, на голой земле, лицо больше не мыл, к еде почти не притрагивался. Как-то утром он отправился к ограде кладбища проституток и стал поджидать там любимую. Уже под конец того дня Нун увидел, как она идет под дождем вместе с каким-то «братом»; он бросился к ней, чужака оттолкнул, а ее схватил и, несмотря на пронзительные крики, принялся таскать за волосы. Сбежавшиеся крестьяне освободили «сестру», его же хорошенько отколошматили.

Но, однажды ступив на кривую дорожку, Нун уже не мог повернуть назад. В союзе было еще много таких, кому тяжело давалось соблюдение драгоценного принципа, запрещавшего обладание женщиной как собственностью. После нелепого нападения на возлюбленную Нун часто говорил об этом с приятелями и многих сумел склонить на свою сторону. К ним присоединились и товарищи по работе из числа селян. Эта компания, собиравшаяся под ивами, послала представителя к Ма Ноу, чтобы тот разрешил некоторые отклонения от драгоценного принципа. Три царя-законодателя приказали бросить посланца в тюрьму. Упорствуя в своем желании обладать молодой женщиной — хотя та уже сбежала в столицу, к Ма Ноу, — Нун за четыре дня набрал отряд из селян, которых он убедил в нетерпимости и деспотизме царя, и из тех «братьев», которые его поддерживали. Утром они заполнили улицы столицы, чтобы принудить Ма Ноу принять их требования. Но царь-священнослужитель и его советники опередили Нуна, призвав его и тех, кто последовал за ним, подумать о своем будущем и покинуть город.