Читать книгу - "Путь Грифона - Сергей Максимов"

– Что не надумаю – ничего, Серёжа, путного не выдумывается, – наконец-то проговорил он.

– Я мог бы постараться переправить тебя в Китай. Лучше всего это сделать на Алтае. В прошлом году был там с экспедицией. Со времён Чингисхана там мало что изменилось. Тропа проторённая. Иди – не хочу, – самым серьёзным образом заявил Суровцев.

– А почему сам не уйдёшь?

– Не могу, – честно признался Суровцев.

– Золото держит?

– Держит, – не вдаваясь в подробности, честно признался Сергей Георгиевич. – Тебя-то что держит?

– Мог бы и сам понять. Да и понимаешь ты всё, Серёжа. С твоей-то головой, да и не понимать! Не приди я завтра отметиться в милицию, и уже послезавтра, в Омске, возьмут Аркадия. Ещё через день начнут опять ломать на допросах Михаила. И пошло-поехало до самого Харбина. Если уж генерала они в Париже достали, то мне в Харбине не спрятаться. Не говоря уже о семье… Больше всего на свете я сейчас хотел бы сделаться маленьким, неизвестным и незаметным.

– Не получится. К сожалению для тебя, ты историческая личность. Жить на нелегальном положении или полулегально, как я, ты просто не сможешь и не сумеешь. Мне в восемнадцатом году Деникин так про себя сказал: «Решительно нет способностей к конспирации…» Это и к тебе в полной мере относится…

– Я другого не могу понять: зачем было нужно вычёркивать нас из жизни? Что, мы служили бы отчизне хуже этих тухачевских, якиров и уборевичей с эйдеманами, которых теперь уничтожают за бесполезностью и ненадобностью? – горячо спросил друга Анатолий Николаевич.

Что он мог ему ответить? Ни соглашаться, ни возражать, тем более спорить с другом не хотелось.

– Анатоль, ты себя не сравнивай с ними, – как можно мягче отвечал Суровцев, – мы, если ты забыл, белогвардейцы. Плохие мы или хорошие, но мы чуть ли не единственные в России, кто воспротивился предательству и революционному хаосу, привнесённому в русскую жизнь. Нас если кто-нибудь, когда-нибудь и вспомнит добрым словом так только за это. Да и то лет, наверное, через пятьдесят-шестьдесят. Не раньше.

– Но погоди. Вот и конституцию новую большевики приняли. Вот и выборы в Верховный совет на конец года назначили. Ты же газеты читаешь? Очень толковая и демократичная, я бы сказал, конституция, – никак не желал принимать пессимизм своего товарища Пепеляев.

– Не обольщайся. Именно из-за этой конституции скоро начнётся, и даже уже началась, очередная мясорубка, – по-прежнему сдержанно отвечал Сергей Георгиевич.

– Серёжа, объясни. Я не могу тебя понять.

– Хорошо. Постараюсь… Ответь мне: кто возглавлял Петроградский совет в девятьсот пятом и в семнадцатом годах, во время первой русской революции и после революции второй, накануне октябрьского переворота?

– Откуда же я знаю! – искренне удивился такому вопросу Пепеляев.

– Оба возглавлял Троцкий…

– Вот как! И что?

– Практика революций показала, что советы всегда были и есть самым зримым, самым ярким и действенным инструментом для дестабилизации политической обстановки в государстве, – точно преподаватель прежней Академии Генерального штаба, чеканно проговорил Суровцев. – Жизнь подтвердила, что именно советы являются самым явным проявлением троцкизма, когда несколько человек с хорошо подвешенными языками способны повести народные массы куда угодно. Часто к тем целям, о которых эти массы имеют самое смутное представление. Не понимаешь?

– Не понимаю, – честно признался Пепеляев.

– Поговаривают, что проект основного государственного документа написал Бухарин. Ещё поговаривают, что он сидит сейчас в тюрьме, в связи с именно этой стороной своего творчества. Конституция, которая тебе так понравилась, – это попытка старых революционеров если не захватить, то перекроить и без того мерзкую власть. Заменить одну революционную пакость на очередную другую.

– Из чего, позволь спросить, это следует? – даже обиделся Анатолий Николаевич.

– Из того и следует, что если провести выборы так, как написано в конституции, то первый же состав такого совета может вспомнить и выдвинуть лозунг «Вся власть Советам!». Возможно, и более радикальный вариант: «Советы без коммунистов!». Можно будет услышать всё, что угодно. А потом делай со страной всё, что только пожелается. Уже без призывов и лозунгов. И то что поставили к стенке Тухачевского и компанию, говорит лишь о том, что нынешние верхи в ближайшее время начнут расстреливать всех, кто хотя бы косвенно может иметь отношение к троцкизму и к любой другой оппозиции. Расстреливали же прежде по подозрению… И то что начали с военных – очень логично…

– Так, значит, всё хорошо складывается, – никак не понимал друга Анатолий Николаевич.

– Для нас с тобой, Анатолий, всё очень плохо складывается. Наши с тобой смертные приговоры вынесены нам двадцать лет тому назад. Просто по разным причинам до сих пор они не приведены в исполнение, – назидательно заметил один бывший генерал другому бывшему генералу. – И наши не отменённые приговоры, поверь мне, пожелают исполнить в самое ближайшее время.

– А почему ты считаешь, что Тухачевский со товарищами троцкисты?

– Просто был знаком с двумя процветающими теперь маршалами, с которыми в своё время боролся Троцкий. Один из этих полководцев даже поставил свою подпись под недавним приговором. Это – Будённый. Второй – Ворошилов.

– Откуда ты с ними знаком? – удивился Анатолий Николаевич.

– Ночь впереди – расскажу…

– А что же нам-то делать?

– Когда тебя арестуют, не сразу, но заведи речь о золоте Колчака и назови мою полную фамилию.

– Нет, уволь, – неожиданно разозлился Анатолий Николаевич.

– А я тебе говорю, назови. Может так случиться, что это для тебя шанс уцелеть. По крайней мере, это отсрочит почти неминуемую расправу.

Непритязательные пророчества Суровцева о тридцать седьмом годе медленно и верно стали сбываться. Хотя и ложились они на такой фон, о котором три года тому назад никто просто не мог знать, а в этом году почти никто сразу не придал должного значения. Действительно, ещё пятого декабря тридцать шестого чрезвычайным съездом Советов был принят Основной закон страны – Конституция СССР, сразу названная как «Сталинская конституция» или «Конституция победившего социализма». Это – одно. Второе – на декабрь текущего, тридцать седьмого, года были назначены выборы в Верховный Совет исходя из положений новой конституции. Удивительно то, что примерно так же, как бывший генерал Мирк-Суровцев, думали партийные и советские функционеры.

Объяснять же Иосифу Виссарионовичу Сталину, что такое советы и как строятся в них выборы, было и вовсе излишне. Как объяснять и то, как могут голосовать люди, только что вышедшие из тюрьмы или вернувшиеся из ссылки. Как и за кого будут голосовать на грядущих выборах родные и близкие людей, репрессированных за два десятка лет большевистской власти. А таковых к тридцать седьмому году было более чем достаточно. Как голосовали солдаты-крестьяне, вышедшие из окопов мировой войны, и что они думали о царе и царской власти, до сих пор все знали, помнили и понимали.