Читать книгу - "Дети черного озера - Кэти Мари Бьюкенен"

мгновение она пожалела, что дотронулась до него, но отмахнулась от этой мысли — как и в тот раз, когда у нее чуть не слетело с губ другое имя, или когда она лежала в объятиях Молодого Кузнеца, еще разгоряченная любовным пылом, и поняла, что представляла себя не с ним, а с Арком.

За столом Стряпуха подносила сперва Молодому Кузнецу, затем его матери, потом двум оставшимся супругам его братьев и их детям. Набоже подавали последней, ибо она была крестьянкой от рождения и крестьянкой оставалась. Это означало, что ей надлежало жевать хрящи, высасывать мозг и обгрызать с костей скудные остатки мяса, а в те разы, когда Стряпуха раздавала порции невнимательно, Набоже могло не достаться ни ложки мокричника. Но Молодой Кузнец перекладывал ей со своей тарелки стегнышки и бедрышки, нежные кусочки оковалка, самые толстые ломти вырезки. Она отнекивалась, говорила, что обойдется, что ей даже костный мозг — лакомство. «Ты моя супруга, — отвечал он. — Ты из Кузнецов».

Однажды Набожа сказала:

— Твоя матушка больше не сердится, когда ты отдаешь мне лакомые куски. Она подарила мне отрез крашеной шерсти. И еще ходила к Старому Охотнику и просила за меня.

Его матушка и впрямь ходатайствовала перед старым Охотником: мол, Набожа — знахарка Черного озера, ее надо беречь, деревня без нее не обойдется. Нехорошо, что целительница без продыху трудится в полях от рассвета до заката, не имея возможности готовить лекарства. Разве сможет Старый Охотник обходиться без отвара из одуванчиков, благодаря которому его лицо не наливается краснотой, как вымя недоенной овцы? В конце концов тот дрогнул, и Набоже было даровано разрешение покидать поля после полудня.

— Она переменилась ко мне? — спросила Набожа.

Молодой Кузнец взял ее руку, накрыл ладонями:

— Над нами только Охотники, да и то потому, что мои родичи обладали храбростью, которой нет у их клана. Я в долгу перед отцом и братьями и обязан вернуть звание первого человека. Ты можешь помочь мне, зачав нового Кузнеца.

— Я крестьянка.

— И поэтому должна держать спину еще прямее.

Впрочем, Набожа считала, что деревенских не обманут ее расправленные плечи, гордо поднятая голова. Ей придется работать в полях, ибо такова ее доля, покуда она не ослабеет и Старый Охотник не решит, что подошло ее время уйти на покой. Теперь ей позволили бы отдохнуть в старости, ведь у Набожи появилась родня, которая кормила ее. В отличие от Старца, она не испустит свой последний вздох в поле.

— Кузнецы опять возвысятся, — заявил Молодой Кузнец. Он смотрел решительно и прямо, куда-то мимо нее.

Набожа осторожно высвободила руку из его ладоней. Она не сумела бы объяснить причину, но отчего-то ей стало не по себе оттого, что он мечтает о большем, лелет свои планы.

— Мы не бедствуем.

Он упорно смотрел вперед, в какие-то иные времена.

— Наш лежак полон мехов. Мы едим мясо. У меня есть отрез богатой ткани.

— У тебя будет еще больше. — И он вновь взял ее руку и накрыл своими ладонями.

Набожа часто бывала на болоте — чаще, чем приличествовало, и всегда по темноте, когда сородичи жались ближе к очагу. Она ходила без факела, нащупывая корни и камни носком башмака, и, скорчившись на дальнем конце гати, выла и причитала, как в тот день, когда пропал Арк, словно это было вчера. Наплакавшись, ложилась на бок и смотрела в густой болотный мрак. После рыданий приходило изнеможение, предвестье блаженного состояния между явью и сном. Она блуждала по этой узкой полоске, по грани, где Арк полностью занимал ее мысли: его удлиненное лицо и внимательные глаза, светлые ресницы и брови, мягкий изгиб пятна в форме полумесяца на щеке, слипшиеся от влаги тонкие волоски на шее. Она вызывала его в воображении и усталым рассудком узнавала на щеке его горячее дыхание, его легкую ладонь на спине.

Дни становились все короче, и сумерки наступали раньше. Так продолжалось долгое время, но Набожа, казалось, ничего не замечала, пока однажды внезапно не осознала сдвиг времени, который поразил ее не меньше, чем поражает при пробуждении вид укрытой первым снегом земли. И на гати было то же самое. Набожа взглядывалась в туман, в мельчайших деталях вспоминая лицо Арка таким, каким видела его в один из вечеров. Затем его руки, тяжесть его тела, отчетливый бугорок у основания его большого пальца.

Днем она понимала, что тяжесть тела и бугорок были воспоминаниями из прежней жизни, которую уже не вернуть, но ночью на гати кожа у нее покрывалась мурашками под ладонями Арка. Так живо. Так по-настоящему. И ей хотелось еще.

Набожа стала строить весь день вокруг этих ночных бдений. Поднималась до петухов, разводила огонь, молола пшеницу и готовила творог, если Стряпуха оставляла на ночь молоко, смешанное с крапивным соком. Потом в обе горсти рвала мокричник и щавель — глаза всегда чуть опережали руки, высматривая следующий пучок. Травы она всегда собирала в одиночестве, не тревожимая детской беготней или словоохотливой невесткой. Ее уединение было полным, когда она потворствовала своей ежедневной привычке — жевала листик крапивы и говорила: «Сегодня я беру Арка». За ужином она ела без удовольствия: торопливо проглатывала мясо, чтобы поскорее пойти оттирать песком котел, с чистой совестью оставив на других грязные тарелки и миски. Ввечеру Набожа собирала дикий хмель, развешивала на просушку чистяк, толкла коренья. Она стала вести тщательный учет снадобий. Сумерки же она оставляла для гати и распределяла дела так, чтобы в это время не задерживаться у очага. С наступлением темноты, несмотря на оставшиеся дела в хижине, ею овладевала настоятельная необходимость пополнить запас сального корня.

Уходя со двора Кузнецов, она не искала предлогов: сушеный малиновый лист подошел к концу; младенцу Хмары нужен медвяный корень, чтобы натирать десны. Если Молодой Кузнец решит искать ее, он не будет знать, куда пойти. В лачугу Карги? Или в хижину матери, где Набожа частенько готовила свои отвары и мази? Теперь она считала подарком судьбы запрет матери Молодого Кузнеца держать у них в дому все эти «вонючие склянки» и «тухлое сено». Если супруг твердо решит отыскать ее, но не застанет в материнской хижине, есть еще семь домов, и Набожа может оказаться в любом из них, смазывая сыпь бальзамом из мокричника или накладывая на рану примочку из плакун-травы. Но он не станет унижаться и ходить по домам, ища супругу.

Что-то сдвинулась с мертвой точки: теперь матери Молодого Кузнеца по вечерам все чаще хотелось общества Набожи. Возможно, в душе она и впрямь переменилась