Читать книгу - "Тито и товарищи - Йоже Пирьевец"

Исход переговоров Тито с Шубашичем не удовлетворил Черчилля, поэтому он решил вмешаться в них лично. В июле 1944 г. он послал Идену ноту, в которой писал, что не собирается менять свою политику по отношению к Михайловичу и Тито, но за поддержку, оказываемую последнему, должен тоже что-нибудь получить: «Сейчас, когда он находится в безопасности и под нашей защитой на Висе, лучшая возможность разъяснить ему это»^[752]. Более реалистичным был его сын Рэндольф, который через несколько дней после заключения договора Тито – Шубашича писал отцу из Хорватии: «Есть две причины, по которым британцам выгодно поддерживать Тито и народно-освободительное движение: а) только эти югославы сражаются против немцев, и б) будем мы помогать Тито или нет, но после войны он станет хозяином Югославии»^[753].

Конечно, Тито хорошо понимал, чего ожидает от него Черчилль. Как он заявлял позднее, он хотел «вновь навязать нам короля <…>. Король был бы своего рода троянским конем, с помощью которого снова постепенно начался бы возврат к старому»^[754]. Британцы попытались сначала организовать встречу Тито с генералом Г. М. Вильсоном, которая должна была состояться 12 июля. Однако за два дня до нее Тито отказался от поездки, ссылаясь на то, что договор с Шубашичем вызвал в Югославии негативный отклик и что его отъезд нанес бы вред НОБ и его личному авторитету. Но вскоре передумал и сообщил Маклину, что собирается отправиться в южную Италию для переговоров с верховным главнокомандующим. А тем временем Черчилль решил сам встретиться с Тито, поскольку его привлекала личность «человека из народа, из низших слоев, который по собственной инициативе, благодаря организаторским способностям и мужеству, создал из ничего мощную армию»^[755].

На встречу, организованную британцами в южной Италии, Тито прибыл, готовый к тому, чтобы ублажить британского премьера хотя бы на словах и, насколько возможно, скрыть от него революционную суть народноосвободительной борьбы. При этом он был внимателен к деталям: он даже запретил своим генералам в Италии носить брюки с красными лампасами, поскольку этот цвет напоминал о революции. Невзирая на это, «союзники» приняли его не слишком благосклонно. Для него зарезервировали бунгало, а для его сопровождающих наспех подготовили временные бараки. Хотя они и имели крышу, вместо стен была проволочная сетка – как в клетках для диких зверей. Генерал Вильсон, чопорный человек с лицом мясника, принял югославского коллегу очень высокомерно. Он едва его слушал и обращался с ним как с подчиненным офицером, а не как с верховным главнокомандующим союзной армии. Несмотря на это, Тито сохранил хладнокровие, а на лице его даже появилась лукавая усмешка^[756]. По словам Влатко Велебита, в том, что атмосфера была такой враждебной, были виноваты не только западные союзники, но и «наша иногда совершенно не оправданная подозрительность, наша дикость и нехватка общего образования у многих из наших людей, не говоря уже о незнании правил поведения»^[757].

Так как поездка в Италию впервые предоставила Тито возможность встретиться с западными государственными деятелями высшего ранга, он отправился в нее, испытывая не только изрядное удовлетворение, но и некоторое волнение, что подтверждает эпизод, который зафиксировал американский дипломат Роберт Мёрфи. Он познакомился с Тито, когда тот прибыл в Казерту, и сразу же пригласил его на ужин на свою виллу в Неаполе. Маршал пришел со своими охранниками, с переводчицей Ольгой Нинчич, дочерью бывшего министра иностранных дел короля Александра и затем короля Петра II, по-прежнему в своем роскошном мундире. Вечер был невыносимо душным, и Мёрфи предложил снять пиджаки, ведь встреча была неформальной. «Ist das erlaubt?^[758]» – спросил Тито и немедленно последовал примеру хозяина дома^[759].

После встречи с Вильсоном Тито близ озера Больсен встретился с генералом Харольдом Александером, командующим войск союзников в Италии. В разговоре он затронул вопрос о словенском Приморье и об Истрии. Эти области итальянцы аннексировали после Первой мировой войны, несмотря на то что большинство их населения составляли словенцы и хорваты. Итальянскими были только города, важнейшим из которых являлся Триест. Поскольку фашисты проводили в этих областях жесткую политику денационализации, в годы войны в них началось восстание, переросшее позже в национально-освободительную борьбу. Словенцы и хорваты требовали присоединить Приморье и Истрию к Югославии на том основании, что города принадлежат территории, в которую они входят, хотя там и говорят не на языке окрестностей, а на другом языке. К этим требованиям представители Запада относились прохладно, так как опасались, что под влиянием югославских партизан возрастет активность левых сил в Северной Италии. Они не высказывали этого прямо, а утверждали, что имеют право оккупировать спорные территории вплоть до прежней итальянско-югославской границы, и им это нужно сделать для обеспечения связи своих войск на Аппенинском полуострове и в Австрии. Поэтому Александер сказал Тито, что, если британцы займут Триест, то нанесут удар по Средней Европе с югославской территории. «Мы противились тому, – рассказывал Кардель, – чтобы их войска вообще высаживались в Югославии, но Александер настаивал, что <…> должен продолжить путь на Австрию, и утверждал, что <…> ему необходимы дороги Любляна – Марибор и Риека – Загреб. <…> На основании переговоров с Александером мы пришли к выводу, что англичане хотят Словению и Хорватию, тогда как Боснию и Сербию они оставили бы русским»^[760].

Находясь под впечатлением от этих неприятных выводов, Тито 7 и 8 августа отправился на туристическую экскурсию в недавно освобожденный Рим. О том, насколько он не доверял британцам, свидетельствует уже то, что он отказался лететь туда на предоставленном ему самолете, а поехал на машине, хотя и в сопровождении их вооруженной охраны. При этом нужно добавить, что еще больше, чем британского саботажа, он боялся усташских и четнических эмигрантов и немецких агентов, которых в Риме было множество. Даже в базилику св. Петра он из предосторожности хотел войти в сопровождении двух личных телохранителей, вооруженных автоматами. Поскольку ватиканские служащие, отвечавшие за безопасность, не разрешили это сделать, с ними был заключен компромисс. Телохранители оставили оружие снаружи, а Тито смог осмотреть могилу св. Петра с пистолетом за поясом. Однако напряжение не отпускало: в базилике один священник узнал его и подошел, чтобы показать ее достопримечательности. Его немедленно убрали ^[761]. Впрочем, в Риме маршала ждала приятная неожиданность: на Колизее его приветствовала крупная надпись «Evviva Tito»^[762]. Но насладиться изысканными блюдами итальянской кухни он не смог. В отеле, где он проживал, Тито отказывался от приготовленных блюд, опасаясь, что его отравят, и главным образом ел сваренные вкрутую яйца^[763].