Читать книгу - "Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский"

А здесь, в Галлиполи, турецкий флот предстал в натуральном виде. Стоя рядом на рейде, русские могли наблюдать повседневную жизнь турецкого корабля.

Три раза в сутки – утром, в полдень и в сумерки – с бизань-мачты флагманского корабля раздавался мелодичный призыв муллы: «Аллагу экбер, ашгеду анна ла иллага…» Его подхватывали муллы на всех судах.

На море, в тихом вечернем воздухе, это было не лишено своеобразной красоты.

По зову муллы вся палуба тотчас же покрывалась распростертыми телами. Галионджи становились на колени, подостлав свои драные кафтаны, а офицеры и артиллеристы – коврики.

А в полночь и утром, когда на русских судах било восемь склянок, у турок вдруг подымался ужасный грохот: по судну ходили барабанщики и изо всех сил колотили в барабаны.

Русские сначала думали, что это какая-то тревога, но потом выяснилось: турки так подымают новую вахту.

Ночью турецкие суда освещались – должно быть, для того чтобы матросы не могли сбежать с корабля.

Собираясь в плавание, Кадыр-бей послал на берег набирать матросов. В ближайших деревнях насильно брали первых попавшихся людей, которые не только не хотели отправляться в плавание, но в большинстве случаев впервые видели корабль.

Когда Ушаков приехал на флагманский двухдечный корабль, на нем толкалось много народу. Всюду на палубах стояла сутолока, шум и гам, как на базаре. Слышался разноязычный говор.

– Откуда столько народу? Ведь на двухдечный корабль достаточно не более восьмисот человек команды? – удивился Ушаков.

– Мы взяли свыше тысячи двухсот матросов, – ответил грек-драгоман.

– Зачем так много?

– Их берут насильно, и потому на первой же пристани несколько сот обязательно сбежит. Приходится набирать в запас, – объяснил переводчик.

Ушаков усмехнулся и подумал: «Вот почему в бою у турок всегда много жертв».

– А кто же управляется с парусами? – спросил он.

– Наемные матросы, греки. Без нас они бы пропали! – ответил грек-драгоман.

Галионджи занимались, кто чем мог и хотел: спали, играли в шахматы, ели, курили.

Федор Федорович знал уже, что кормили на турецком корабле скудно: сухари да маслины. И только раз в неделю, по пятницам, варили чорбу – кашу из риса и чечевицы.

Но больше всего галионджи кричали и ругались. Видимо, никак не могли примириться со своим новым положением. Капитан корабля, одетый во все белое, за исключением красной фески и желтых туфель, ходил с огромным курбамом и охлаждал им пыл галионджи.

Только прислуга каждой пушки держалась вместе и в порядке. Разостлав на палубе коврик, артиллеристы спокойно сидели с трубками, курили и пили кофе. Они так и жили у своих пушек.

На баке Ушаков увидал толпу галионджи. Они окружили кадку с водой. Перед кадкой стоял голый до пояса мокрый турок. Он вытирался подолом своего грязного кафтана; а стоящие кругом смеялись.

– Что они делают? – спросил Ушаков.

– Забавляются. Надо достать зубами со дна кадки с водой пиастр, – объяснил драгоман.

В такой сутолоке было трудно осмотреть корабль, но зоркий глаз опытного моряка сразу схватил главное.

Все суда Кадыр-бея – четыре корабля, шесть фрегатов и четыре корвета – были хорошо, надежно сделаны из сухого, выдержанного леса, отлично выкрашены. Но такелаж болтался, обвиснув слабиной, а реи, выражаясь no-морскому, «стояли козлом», то есть один конец реи был выше другого. Оттого турецкие корабли с точки зрения правил европейского парусного флота представляли безобразную картину. Особенно это сказалось, когда стали наконец сниматься с якоря и уходить из Галлиполи в Адалат-денгиз, в море, наполненное островами, как гурки называли Архипелаг.

Когда уходили из Галлиполи, Ушаков отправил к Кадыр-бею для объяснения туркам сигналов и прочих движений командующего соединенным флотом – Егорушку (как называл Метаксу Федор Федорович) и в помощь ему двух расторопных мичманов.

Соединенный русско-турецкий флот сделал небольшую остановку у острова Хиос – здесь брали лоцманов.

Греки на Хиосе, увидев на берегу турок, в ужасе закрыли все лавки и скрылись в домах. Улицы опустели. Русские моряки не могли ничего достать на берегу.

Ушаков тотчас же послал сказать Кадыр-бею, что если так будет всюду, то, пожалуй, русским и туркам лучше идти порознь, условившись о месте встречи.

Султан строго приказал Кадыр-бею действовать вместе с Ушак-пашой, и Кадыр-бей боялся и подумать отделяться от русских. Он немедленно вывесил сигнал: каждый из моряков, на кого пожалуется кто-либо из жителей острова, будет казнен на месте без следствия.

А грекам велел открыть лавки.

Эти распоряжения мгновенно облетели и эскадру и островитян. Греки вышли на улицы, открыли лавки, харчевни. И на берегу сразу всё оживилось. Русские матросы смешались с турецкими.

Союзники впервые встретились лицом к лицу.