Читать книгу - "Мария Стюарт - Родерик Грэм"

Босуэлл получил хорошее образование, говорил по-французски и на латыни, много путешествовал по Европе, порой едва успевая бежать от неприятностей. Мария встретила его во Франции, куда он бежал от судебного процесса по обвинению в нарушении брачного обещания, инициированного его норвежской любовницей Анной Трондсен. Ему случалось оказываться узником и Эдинбургского замка, и лондонского Тауэра. Одной из его первых любовниц была некая Дженет Битон^[77], тетка служившей королеве Мэри Битон; ей был 61 год, она пережила пятерых мужей и имела репутацию самой страшной ведьмы в Шотландии. Какие бы уроки она ни преподала 24-летнему Босуэллу, они скорее касались темных искусств, нежели куртуазной любви. Теперь, счастливо женатый на богатой Джин Гордон — счастливо, потому что Босуэллу вечно не хватало денег, — он по-прежнему завязывал интрижки, более того, занимался любовью с некой дочерью кузнеца Бесси Крауфорд на колокольне Хаддингтонской церкви. Когда королевский кортеж скакал по холмам Пограничного края, придворные не могли удержаться от пересудов по поводу внезапного желания королевы нанести ему визит.

Хэрмитедж находился на расстоянии тридцати миль от Джедбурга, поэтому Мария и ее эскорт добрались туда за один день. Верная своему эффектному стилю, Мария ехала верхом на белой лошади, которая, к несчастью, завязла в болоте и которую пришлось вытаскивать. Болото до сих пор называется «Королевская кобыла». Шестидесятимильная поездка верхом плюс несколько часов, проведенных у постели Босуэлла, — то был поистине долгий день. Мелвилл проехал все расстояние между Эдинбургом и Бериком за день, но он был один и путешествовал по лучшей дороге, чем ухабистые проселки Пограничного края. Подобное приключение в опасной стране навлекало на весь кортеж риск быть похищенными, ограбленными или и того хуже. В Хэрмитедже состоялось импровизированное заседание Тайного совета, придавшее всей поездке некую значимость.

Катастрофа, похоже, разразилась по возвращении в Джедбург: Мария тяжело заболела. Боль в боку, беспокоившая ее со времени родов, резко усилилась и теперь сопровождалась постоянной тошнотой и рвотой — более шестидесяти раз за три дня, — а на третий день Мария потеряла зрение. Немедленно возникло подозрение, что она была отравлена, «в особенности потому, что помимо прочего из ее желудка изверглась некая зеленоватая субстанция, густая и твердая». Мария созвала совет и вверила ему обязанность присматривать за принцем и обеспечить его право наследования, подразумевая, что Дарили попытается потребовать корону себе. Она просила дю Крока рекомендовать принца своему господину, Карлу IX. Затем епископ Росский прочел над ней молитву, а Мария выразила намерение умереть в католической вере. Она также написала второе завещание, включавшее в себя все распоряжения, сделанные перед родами. Тем не менее королева чувствовала, что если сумеет пережить следующий день, то не умрет. Утром она лишилась речи и у нее начались жестокие конвульсии. К ночи у нее подергивались конечности, лицо исказила гримаса, а температура тела упала так низко, что ее слуги сочли ее мертвой. «Граф Морей начал прибирать к рукам самые дорогие ее вещи, такие как серебряная посуда и кольца, были заказаны траурные платья и отданы распоряжения относительно похорон. Однако хирург королевы Арно заметил, что еще есть некоторые признаки жизни в одной из ее рук и… использовал крайние меры в крайних обстоятельствах». Арно туго спеленал ее тело от пальцев ног до головы и заставил ее проглотить немного вина, что слегка восстановило чувствительность. Поскольку этот рассказ основывается на повествовании Клода Но, который не имел причин любить Морея, обвинение в попытке украсть кольца и посуду следует рассматривать с разумной долей скептицизма.

Этот приступ болезни был самым сильным из всех, какие пришлось вынести Марии, но у нее на протяжении всей жизни регулярно случались боли в левом боку, «пониже малых ребер». Приступы часто сопровождались рвотой, а облегчение приносили упражнения на свежем воздухе. Предпринимались многочисленные попытки диагностировать болезнь Марии. Выдвигалось предположение, что под влиянием стрессов у нее развилась язва желудка, а тот факт, что боль возникала в области левой почки, делает более вероятным другой диагноз — хроническое воспаление почек. В любом случае диагноз, основанный на наблюдениях пятисотлетней давности, сделанных ее слугами, вряд ли будет клинически надежным.

Дарнли прибыл в Джедбург в отвратительном настроении, поскольку его не пригласили участвовать в заседании совета. Он провел там всего несколько часов, разместившись в собственных покоях, отдельно от Марии. Ему пришлось позаимствовать постель, предназначавшуюся епископу Оркнейскому. Дю Крок сказал о Дарнли: «Он наделал столько ошибок, что я понятия не имею, как можно добиться за них прощения». Летингтон писал послу в Париже: «Она оказала ему столь великую честь, а он отплатил ей такой черной неблагодарностью и в дурном обращении с ней зашел так далеко, что ее сердце разбивается при мысли о том, что он — ее муж; она не видит никакого способа освободиться от него». Мария была опасно близка к той ситуации, в какой оказался английский король Генрих II, попросивший своих рыцарей избавить его от «этого беспокойного священника»^[78] или, в данном случае, мужа.

Босуэлл присутствовал еще на одном заседании совета, состоявшемся до отъезда Марии из Джедбурга, хотя его и пришлось везти туда на носилках. Отъезд Марии был ускорен тем, что в укрепленном доме близ аббатства, в котором она расположилась, случился пожар. Перед тем как покинуть Джедбург, Мария заплатила лютнисту Джону Хьюму 40 шиллингов, а Джон Херон обогатился на четыре шотландских фунта за «игру на свирели и рожке».

Мария продемонстрировала свою удивительную способность быстро оправляться от болезни, организовав королевскую поездку по Пограничному краю и дальше, к восточному побережью. Поездка не обошлась без инцидентов: когда сэр Джон Форстер, попечитель Английской марки, выехал ей навстречу, его конь укусил лошадь Марии в шею, та дернулась, и рыцарь задел ногу королевы своей шпорой. Форстер упал на колени, однако она заверила его, что все в порядке. Королевская вежливость была в крови у Гизов. Процессия достигла Данбара, когда Мария получила известия о том, что Дарнли ведет переписку с Филиппом II Испанским и папой и утверждает, что Мария не проявила особого стремления вернуть католицизм в Шотландию, тогда как он, Дарнли, с их поддержкой организует в стране католическую революцию. Мария доверительно сказала Морею, Хантли и Летингтону, что до тех пор, пока она каким-либо способом «не избавится от короля, у нее не будет спокойного дня. А если она не сможет этого добиться, то скорее наложит на себя руки, нежели продолжит влачить столь несчастное существование». Она написала Елизавете из Данбара, прося ее быть защитницей принца в случае ее смерти, ведь душевное состояние Дарнли, близкое к помешательству, делало убийство Марии вполне реальной перспективой.