Читать книгу - "Казанова - Ален Бюизин"

Конец июня 1764 года: Казанова приезжает в Берлин, побывав в Брюсселе, Льеже, Везеле, Миндене, Ганновере, Брауншвейге (где, сильно ослабев, он провел два месяца, соблюдая диету и полный покой, чтобы окончательно излечиться от крайне опасной английской заразы), в Вольфенбюттеле, где его снова обуял интеллектуальный зуд и стремление к аскетической жизни, полностью посвященной научным изысканиям: он провел там целую неделю, чтобы воспользоваться богатой местной библиотекой, особенно славящейся древними рукописями, и начал переводить там «Илиаду». В Берлине он поселился на постоялом дворе на Постштрассе – «У трех лилий», который содержала француженка мадам Рюфини. В столице Пруссии он повстречал своего бывшего партнера по парижской лотерее, Джованни Антонио Кальцабиджи, который, обанкротившись в Брюсселе в 1762 году, явился в Берлин по личной просьбе Фридриха II, искавшего «человека с идеями», хорошо умеющего считать, и поручившего ему учредить лотерею, чтобы поправить государственные финансы, разрушенные Семилетней войной. Лотерея была учреждена по генуэзской системе, и Кальцабиджи, назначенный тайным финансовым секретарем, получил пенсион в три тысячи талеров, а также 5 % от прибылей. Первый тираж состоялся 31 августа 1763 года. К моменту прибытия Казановы, вопреки его утверждениям, не король хотел избавиться от лотереи, хотя несколько остерегался ее неуправляемости, а Кальцабиджи хотел управлять ею самостоятельно. Король дал ему ее на откуп 1 августа 1764 года за пятьдесят тысяч талеров.

В Берлине Казанова, продолжая искать занятие, подходящее его небольшим талантам, как говорил он сам, встретился с другим своим старым знакомым – милордом Джорджом Кейтом, который посоветовал ему как можно скорее испросить аудиенции у короля. Казанова удивился. Он, никто, совершенно не знакомый его величеству – как мог он отважиться на такой шаг, столь дерзкий и даже бесстыдный? Кейт успокоил его. Король отвечает всем и напишет ему, указав время встречи. Казанова в самом деле получил ответ, составленный секретарем, но подписанный его величеством. Первая аудиенция состоялась примерно 7 июля, в четыре часа, в садах Сан-Суси. Едва король спросил у Казановы «страшным голосом», чего тот от него хочет, как приказал высказаться о его саде. Достаточно было венецианцу отважиться на рассказ о непревзойденной красоте фонтанов Версаля, как Фридрих II вдруг объявил, что он, значит, архитектор-гидравлик. «Нужно ли было ему сказать, что он ошибается? Я боялся ему не понравиться. Я наклонил голову. Это не означало ни да, ни нет» (III, 352).

В прежние дни Казанова был скорее на ответ и не упускал подвернувшейся ему возможности. Но на сей раз ему было не угнаться за прихотливыми и резкими поворотами его величества, который тут же перешел на другую тему. Каковы силы Венецианской республики на море в военное время? А ее сухопутные войска? Фридрих II не поверил ни единому слову из того, что ответил ему Казанова, которого он теперь принимает за финансиста, расспрашивая его по вопросу о налогах. Без всякого перехода он резко замечает, что Казанова красивый мужчина, и слегка ошарашенный Казанова уже принят гренадером в элитный полк Фридриха II, который без предупреждения прощается с ним и уходит! Беседа на том и закончилась, и Джакомо не знал, что и думать. Ему и слова вставить не удалось. Честно говоря, дела его нисколько не продвинулись. Он так и не нашел работы, и вопрос о будущем ввергал его во все большую тревогу. Он был обезоружен, выбит из седла этим разговором, перескакивающим с пятого на десятое, во время которого король беспрестанно его обрывал, переходя к другому предмету. Джакомо сбили с толку, а это не каждому удавалось. Фридрих II, как отмечает он в одном неизданном документе, «был образован и достаточно проницателен, чтобы говорить решительным тоном, однако он слушал, и его манера сдаваться состояла в том, чтобы переменять тему, обрывая отвечающего вопросом, который оглушал, поскольку падал с потолка».

Три-четыре дня спустя Джордж Кейт сообщил ему, что он понравился королю и что его величество подумывает найти ему применение. Обещание самое смутное, наверняка пустое, которое, конечно, не успокоило тревоги Джакомо, усталого и разбитого, которому все больше хочется где-нибудь утвердиться. Через пять-шесть недель после аудиенции тот же Кейт сообщил ему, что Фридрих II предоставляет ему место гувернера, то есть наставника в новом кадетском корпусе для благородных померанцев, который он только что учредил. На пятнадцать воспитанников будет пять гувернеров, каждый получит под свою ответственность троих. Шестьсот экю жалованья, плюс стол и кров. Сущие гроши! Предложение нелепое и экстравагантное, и униженный Казанова вынужден признать, что он в глазах государя ничтожество. Ему стало еще хуже, когда он увидел жалкое жилище пятнадцати дворян – «три-четыре залы почти без мебели», мрачные спальни, и с ужасом убедился, что кадеты из хороших семей – на самом деле грубые мужицкие дети. Лучше поискать счастья в другом месте. Никаких сомнений: он уже подумывает о России и Екатерине II. Вновь посетив Потсдам в обществе друга-венецианца, барона Бодиссони, который хочет продать его величеству картину Андреа дель Сарто, Казанова опять встретился с Фридрихом II, который спросил, когда он намерен отправиться в Санкт-Петербург и рекомендован ли он императрице. «Нет, сир. У меня есть рекомендация только к банкиру. – По правде сказать, это много лучше. Коли будете возвращаться тем же путем, рад буду узнать от вас о тамошних новостях» (III, 365). Хотя Джакомо Казанова и встречался с великими людьми своего времени, приходится признать, что в его беседах с ними нет ничего исторического, поскольку в конечном счете он был лишь одним из множества просителей, которых целыми днями принимают королевские величества. Во всяком случае, с надеждами на Пруссию было покончено, хотя Берлин очень нравился Казанове. Но тогда он был разочарован и удручен.

В середине сентября 1764 года Казанова уехал из Берлина. Первая остановка в Митаве, где он снова попытал счастья. На ужине при дворе Эрнста Иоганна Бирона, герцога Курляндского, на который он был приглашен, разговор зашел об огромных богатствах, скрытых в недрах страны. Казанова очертя голову ринулся в ученые рассуждения о минералогии и экономике. Его воодушевление могло сравниться лишь с его полным невежеством в этом вопросе. Но он говорил столь красноречиво и убедительно, что его приняли за настоящего знатока геологии. Герцог попросил его проинспектировать горнодобывающие предприятия и письменно изложить свои наблюдения и замечания. За этот дилетантский труд ему все же было уплачено вознаграждение в четыре сотни талеров, что для него тогда было важнее всего. По правде говоря, чудесная способность Казановы говорить обо всем и неважно что, слыть специалистом в любой отрасли человеческого знания всегда меня восхищала. Нужно все-таки обладать большим талантом и апломбом, чтобы этого добиваться. Джакомо, конечно, был паразитом, но гениальным.

Следующая остановка – в Риге, где он пробыл до 15 декабря, настолько хорошо его принимал князь Карл фон Бирхен^[85]. Около 21 декабря он наконец прибыл в Санкт– Петербург, где поселился на Миллионной улице. В самый день приезда домовладелец его предупредил, что в тот же вечер при дворе будет бесплатный маскарад на пять тысяч человек и на шестьдесят часов. «Эта деталь точна и подтверждается письмом британского посла, сэра Джорджа Макартни, который писал в феврале 1766 года, что балы-маскарады во дворце с бесплатным входом были открыты для всех, кто мог раздобыть себе входной билет, получаемый без труда пятью-шестью тысячами человек, которые обыкновенно на них присутствовали», – сообщает Ривз Чайлдс. Хозяин дал ему требуемый билет, и Казанова отправился на бал в домино и в маске. Радость, свобода, роскошь и свечи. Все великолепно, прекрасно и достойно восхищения. Первое впечатление от России – самое благоприятное.