Читать книгу - "Белые лодьи - Владимир Афиногенов"

Вот и дом под красной черепичной крышей, с широкими оконными стёклами, а на реке — омуток, которого так боялась, да и сейчас, наверное, боится Аристея: вдруг утонет сынок?

Выбежит сейчас он, кудрявенький гречанёнок, наполовину древлянин, закричит радостно: «Покатай на собаке, колдун!» «Глупыш, какой я колдун — я просто Клуд Доброслав, проживший всю жизнь без мамки и папки, не как ты, баловень…» Правда, близкие люди и у него были — это жрец Родослав и домовой, которого он никогда не видел, но верит, что он есть, он живёт, добрый хранитель домашнего очага…

А на высокое крыльцо сейчас выйдет красавица Настя. «Световид, — взмолится тогда своему богу Клуд, — отведи напасть от моего сердца. Не то я приму грех на душу, перекину замужнюю женщину через седло, как разбойный хазарин, и…»

А Мерцана?… Да, Мерцана. Но она всего лишь девочка в солнечной лодье, сестра, ставшая мечтою из далёкого прошлого… «Ты её можешь любить и не любить, но ты дал слово найти её…»

Остановили коней. Доброслав сказал:

— Ты побудь здесь, Дубыня. Тебе нельзя у тиуна появляться. А я пойду узнаю, что и как… Спросят — скажу: за железом приехал. Меня могут забить в кандалы, как когда-то тебя, если, конечно, узнают, что дом поджёг и насовсем ушёл из селения… Случится что — скачи за Ерусланом вослед, авось успеешь догнать.

«Так я и послушал тебя, — садясь на пожухлую осеннюю траву и отпуская коня пощипать, что найдётся, сказал про себя Дубыня. — Что случится — выручу, а не то разберу дом тиуна по кирпичику…»

Ну, положим, разобрать дом тиуна по кирпичику Дубыне одному, хоть он и силач, будет трудно, а в том, что он всё сделает для друга, чтобы вырвать его на свободу, сомневаться нет оснований.

Чернобородый, прищурившись, посмотрел вдаль, за реку, подумал: как понеслась после встречи с Доброславом его жизнь вскачь, словно на вороном, который сейчас что-то находил на земле, хрумкал, звеня удилами…

Вернулся Клуд, смурной, недовольный, махнул рукой, сказал:

— Садись, брат, на коня, поехали… Нету Аристеи. Уехала.

— Куда?

— Аристарх сказал, что в Херсонес, к митрополиту. По делам. Он, оказывается, крестил её. И сынишку тоже.

— Аристарх… Это не тот ли, которого я хотел оглоблей угостить? — спросил Дубыня.

— Кажется, тот…

— А Фоку видел? Того, сволочного… Помнишь, у кумирни Белбога?

— Как не помнить… Сопровождает хозяйку. А хозяин-тиун доставил Аристею в Херсонес и вернулся. Уехал со своими обормотами осеннюю дань с поселян взимать…

— Мы только что видели, Доброслав, как они эту дань взимают…

— Ладно, поехали… Бук! — позвал Доброслав пса. — Не проголодался ещё?

Бук посмотрел на хозяина умными глазами, сел на задние лапы и сглотнул слюну.

— Проголодался, значит… Сейчас отъедем от селения и поедим.

— Я бы тоже не прочь ухватить зубами кусок поросятины, Клуд.

Всхрапнули лошади, омуток на реке остался позади, и цветы луговые тоже… Сейчас они голыми стебельками стояли сиротливо, а весной кучно цвели и почему-то пахли мёдом…

«Доброслав, просила же тебя Настя полюбить её, а ты, дурачок, лишь удивился её словам… Думал, что полонила Мерцана, ай нет!..» И взыграла душа у молодого удальца: «Боги, что я печалуюсь?! Мы же едем в город, где сейчас она — одна с сыном… Постой-постой, так она — жена ти-и-у-на… А ты губы развесил. Ну и что?! Просила же любить… А может, это всего-навсего прихоть богатой бездельницы?…»

Ехали тихо, Доброслав думу-думал, потом выскочили на пригорок, поросший кизилом, и тут разложили свою нехитрую снедь.

После насыщения желудка хотел себе волю дать Доброслав и рассказать о своих чувствах, которые как ручейки весенние журчали, журчали, пробиваясь сквозь снег, и вот, блестя на солнце, зазвенели споро и побежали сливаться, но, глядя на беззаботно играющего с Буком Дубыню, не то чтобы раздумал, а со страхом вдруг вообразил: как мог это сделать?… Нет, он даже и матери с отцом, когда душа его встретит их в воздушной синеве, в раскатах грома и сиянии молний, ничего не скажет о своей любви к замужней жене, и к тому же христианке…

В густых зарослях кизила заночевали, а на рассвете, с пробуждением первых птах, когда Ярило ещё прятал под землёй свои золотоносные руки, тронулись на Херсонес. Дубыня попросил переплыть Альму подал её паромной переправы, подалее от родного селения…

— А может, заедем? Ещё раз навестишь свой дом. Потом вряд ли тебе придётся когда-нибудь здесь быть…

— Нет, не надо, Доброслав. Смиренно живут они, пусть и живут. А младшенькую сестричку увижу — сам помешаюсь. Вспоминаю её судьбу, и сердце разрывается, Клуд… Кровью исходит!

— Успокойся, брат… Вдарим галопом!

Вдарили. Встречный студёный ветер очень кстати пришёлся обоим: одному во утоление любовных страстей, другому душевных страданий.