Читать книгу - "Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло - Сергей Кремлев"

Когда-то – до Батыевого разора, киевские кожемяки и владимирские каменотёсы могли восставать против князей, добиваться свобод, собираться на городские веча…

Теперь же…

Теперь надо было строить жизнь и державу иначе. В глубине Европы, недосягаемые для кочевников, итальянцы, например, могли позволить себе роскошь городов-республик… На Руси же имелся один такой город – Новгород, но его никак нельзя было брать за образец.

Итальянские города-республики – те же Венеция, Генуя, Флоренция, враждовали друг с другом веками не хуже, чем Москва с Тверью. И, поскольку местнический патриотизм, как правило, конфликтует с общенациональным, идеи единой Италии возымели практический результат на не очень-то большом Апеннинском полуострове лишь в XIX веке. А Россия уже в XV век шагала с уверенными перспективами единого государства.

Однако, формирующаяся новая Русь – теперь уже Московская, была, увы, уже не Киевской Русью в одном очень существенном отношении, о чём сейчас и будет сказано.

Среди лживых посылок анти-русской историографии отыскивается тезис о том, что Русь якобы получила свою государственность как слепок с устройства Золотой Орды, начиная с абсолютного авторитета царя и заканчивая страхом вместо закона, как основы общественной жизни.

Это, конечно, не так, и повторяя уже сказанное, надо подчеркнуть, что государственность Московской Руси не могла не быть в основе своей преемственной по отношению к государственности Киевской Руси, а та, в свою очередь, основывалась на опыте первых государственных объединений русских славян. Иван Калита и Василий Тёмный мыслили не в духе Темучина или Бату, а были системными преемниками Ярослава Мудрого и Александра Невского.

А вот на чём монгольское иго сказалось сильно, так это на русском национальном характере. В результате полуторавекового постоянного чужого давления и владычества, которое не было избыто полностью и в XV веке, исходный русский национальный характер, сформировавшийся в до-киевские и киевско-суздальские времена, претерпел негативные изменения и был исковеркан. Необходимость для нескольких поколений русских людей жить на коленях – не жить даже, а выживать, изменила в массовой русской психологии многое.

И, по сути, с монгольских времён на Руси возникло и далее сосуществовало два принципиально отличающихся один от другого народа: по-прежнему великий русский народ Ивана-да-Марьи и ничтожный «расейский» народишко Ваньки-да-Маньки…

Увы, эти два народа дожили и до наших дней.

Два народа образовались как в самой толще народной массы, так и в верхних слоях российского общества… Причём элитарных «ванек-манек» в горлатных шапках и собольих душегрейках, а позднее – в расшитых камзолах и бриллиантовых гарнитурах, было побольше, чем среди простого народа. Сегодня же практически вся пост-советская «элита» на пространствах расчленённого Советского Союза состоит из ванек-манек.

Народ Ивана-да-Марьи бил чужеземцев, а народишко Ваньки-да-Маньки лизал им пятки.

Первый создавал певучие, берущие за душу песни, второй – похабные частушки.

Первый в тяжелую годину хмурил лоб, подтягивал пояс и засучивал рукава, второй – юродствовал.

Второй жил абы как, не очень интересуясь даже тем, что там есть за дальним лесом. Второй норовил отлежаться на печи, а первый…

А первый шёл за тридевять земель – не завоевывая их, а органически вбирая их в круг русского дела.

Это историческое обстоятельство – как и многие другие, увы, – почему-то прошло мимо внимания «записных» историков и вообще русской общественной мысли. А ведь без его учёта разобраться в русской истории невозможно, ибо она в своём послемонгольском фазисе оказывается двойственной!

Русскую историю рассматривают как нечто внутренне целостное, как единую историю единого народа, и впадают в ошибку.

Не приводя много примеров на сей счёт (из них, как отечественных, так и западных, можно составить отдельную книгу) приведу отрывок из статьи Фёдора Михайловича Достоевского «Два лагеря теоретиков», где якобы великий знаток русской души в 1862 году писал: «Допетровская Русь привлекает наше внимание, она дорога нам – но почему? Потому, что там видна целостность жизни, там, по-видимому, один господствует дух… Но… посмотря на неё вблизи… найдёшь, что лжи и фальши в допетровской Руси – особенно в московский период – было довольно. Ложь в общественных отношениях, в которых преобладало притворство, наружное смирение, рабство… Ложь в семейных отношениях, унижавшая женщину до животного… В допетровской, московской Руси было чрезмерно много… восточной лени, притворства. Этот квиетизм, унылое однообразие допетровской Руси, указывают на какое-то внутреннее бессилие»…

«Квиетизм» (французское quiétism от латинского quietus – бездействующий) – это религиозно-этическое учение, проповедующее смирение, покорность, пассивное, мистически-созерцательное отношение к действительности, «непротивление злу», полное подчинение «божественной воле». И возникло это учение в XVII веке не в Киеве и не в Костроме, а в Испании и Франции, где его проповедниками были М. де Молинос и Ф. Фенелон.

Какое отношение к этому взгляду на жизнь (если это можно назвать взглядом на жизнь) имели русские князья Дмитрий Донской и Владимир Донской Храбрый, Иван Калита и Василий Тёмный, русские военачальники Боброк-Волынский и Фёдор Басенок, русские купцы Афанасий Никитин и Лука Строганов?

Или это всё не русские люди? Или это – исключительные личности, которых из года в год и из века в век окружало «унылое однообразие» проникнутой «внутренним бессилием» народной массы?

А кто же тогда, спрашивается, расширял с XV века русские пределы? Кто основывал новые города, строил крепости и храмы, шёл на Урал и в Сибирь? Кто ковал плуги и серпы, сеял рожь, ткал льняные холсты, отражал монгольские набеги, презрев принцип «непротивления злу»?

Кто, наконец, добывал те меха, которые везли в Европу не только ганзейские, но и русские купцы? Или вот в Москве с XIV века особо значимыми стали «гости-сурожане» – купцы, торговавшие с Византией и итальянскими городами через гавань Сурожа в Крыму. На принципах мистически-созерцательного отношения к действительности они дальше московских посадов не уехали бы…

Эти деятельные, энергичные, предприимчивые и отважные русские люди были не исключением, а становой силой русского народа. И если бы они не влияли самым непосредственным образом на течение русской жизни, то и будущего у этой жизни не было бы.

Уж как были «пассионарны» – по Гумилёву, все эти Чингизиды и Батугиды, воевавшие из Каракорума, Сарай-Бату и Сарай-Берке «весь мир»… А ведь от их столиц и развалин не осталось… А Москва, которую эти «пассионарии» не раз обращали в развалины, раз за разом восставала из пепла – восставала и в переносном, и в прямом смысле слова.

Увы, лишь немногие из тех образованных русских людей, которые как начали размышлять над русской историей с XIX века, так и размышляют над ней по сей день, поняли это настолько, насколько это надо понять. Свершения народа Ивана-да-Марьи записывают также на счёт народишка ваньки-да-маньки, а отвратительные грехи народишка ваньки-да-маньки сваливают на голову народа Ивана-да-Марьи…