Читать книгу - "Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин"

— Ах, ты! — крикнул Генрих Штаден, поднявшись на ноги. — Я тебя в тюрьме сгною, посажу на кол, попомнишь, как опричника трогать! Нам, опричникам, все вольно…

Вторым ударом в лицо Гурьев снова свалил его с ног.

— Негодяй, сволочь! — ругался Генрих Штаден, утирая кровь. — Я вот сейчас свистну, и тебя на кол…

— Так-то ты царскую службу справляешь? — побледнев от гнева, крикнул Степан Гурьев. Он вспомнил свою жену Анфису. — Зачем тебе бабу терзать спонадобилось? Почто за волосы по полу волочишь?

— Понравилась мне эта баба, — нагло сказал опричник. — Я ее к себе в услужение возьму, а девчонок в прорубь. Я здесь за добром охочусь, — продолжал он похваляться. — Разбогатели изменой новгородцы, добра много. Только дурак на Русской земле не разбогатеет.

Переставшая было кричать женщина снова заголосила. Девочки спрятались за ее спину и выглядывали испуганно, словно мышки.

— Спасите, миленькие, спасите от душегубца, — причитала баба. — Ведь у меня муж есть, родненькие мои, ненаглядные…

В избу вошли еще два морехода.

— Возьмем ее с собой, ребята, и девочек возьмем, — решил Степан Гурьев.

— Да, да, — закивал головой Карстен Роде. — Возьмем с собой женщину и девочек. А этого, — он показал на опричника, — этого надо поднимать на березу.

— Убьешь гадину, государя разгневаешь, — вмешался Дементий Денежкин. — Мы его и так обработаем, неделю рта не раскроет. Ишь разожрался, боров!..

Не обращая внимания на вопли Генриха Штадена, ему сняли порты и долго били по заду толстой веревкой. Разогнав слуг немца-опричника, мореходы сбросили узлы и ящики на снег, а на сани посадили бабу с девочками, сели сами и погнали застоявшихся лошадей в Плотницкий конец, где находился склад морских товаров и где жили сами мореходы.

Чем дальше от детинца, тем тише было на улицах. Часто встречались тела убитых, выброшенные из домов и окаменевшие на морозе.

Мореходы снимали шапки и крестились.

В церквах не служили. Они стояли пустые, запечатанные большими царскими печатями.

Около шести недель продолжались ничем не объяснимые зверства. Малюта Скуратов проклинал свою рану. Он не мог по-настоящему участвовать в деле. Но не только рана мучила Скуратова. Может быть, в первый раз он устрашился своих дел. Слишком много погибло невинных людей в Новгороде.

12 февраля 1570 года, в понедельник второй недели великого поста, царь Иван, насытившись кровью и смертью, призвал к себе оставшихся в живых именитых новгородцев, от каждой улицы по одному человеку. Люди собрались в архиепископских палатах, ожидая смерти, еле дыша от страха.

Царь сидел в золоченых ризах и с шапкой Мономаха на голове. Умиротворенное лицо его было бледно, огромные черные тени легли вокруг глаз. Он был похож на святого с дорогой иконы.

— Мужи новгородские, — едва слышным голосом сказал он, — молите господа о нашем благочестивом царском державстве, о нашем христианском воинстве. Да будем мы и впредь побеждать всех врагов, видимых и невидимых. Да будет бог судьей изменнику моему архиепископу Пимену и злым его советникам. На них, на них взыщется кровь, здесь пролитая… Да умолкнет плач и стенанье, да утешится скорбь и горесть. Живите и благоденствуйте в сем городе. Вместо себя оставляю вам правителя, боярина и воеводу моего князя Петра Даниловича Пронского. Идите в дома свои с миром.

Уцелевшие новгородские мужи повалились в ноги государя и заголосили:

— Спасибо тебе, милостивец наш…

— Будем бога молить за тебя…

— Проклянем изменников твоих!..

— Жизней своих за тебя не пожалеем…

Царь Иван махнул рукой охране.

— Идите, идите по домам, — толкали опричники в спины не помнящих себя от радости новгородцев, — а то еще раздумает царь-батюшка.

На следующий день на торговую площадь привели архиепископа Пимена в худых монашеских одеждах.

— Ты лишен епископского сана, — сказал царь. — Тебе подобает быть скоморохом. Поэтому я хочу наградить тебя… Эй, приведите сюда вон ту старую белую кобылу. Получи жену, — продолжал царь, когда слуги привели лошадь. — С ней ты больше не расстанешься. Привяжите его покрепче. А раз уж ты женат, тебе быть архиепископом не пристало.

Опричники прикрутили Пимена веревками к седлу.

— Дайте ему в руки волынку и бубен — пусть веселит народ.

— Не виновен я, надежа православный царь, — твердил изрядно помятый опричниками Пимен. — Не осквернил себя изменой. Помилуй мя…

Он потерял человеческий облик. Со спутанными волосами, с худым, синим лицом, архиепископ представлял жалкое зрелище. Его, как шута, долго возили по опустевшим улицам Новгорода, он усердно надувал мехи волынки и бил в бубен.

Созванных на святительскую свадьбу архимандритов, настоятелей монастырей и монахов царь заставил заплатить откупные деньги: с архимандритов по две тысячи золотых, с настоятелей по тысяче и с остальных кому сколько пришлось.

В этот последний день царь Иван почувствовал раскаяние. За обедом он ел только постное. А перед сном, закрывшись в спальне архиепископского дома, он до полуночи тоскливо выпевал покаянные псалмы.