Читать книгу - "Диссиденты, неформалы и свобода в СССР - Александр Шубин"

После этого заключительное слово А. Некрича выглядело вполне центристским: «Прежде всего я считаю своим долгом сказать, что обсуждение, которое устроил Отдел истории Великой Отечественной войны Института марксизма-ленинизма, представляет собой подлинную научную дискуссию, когда каждый мог выступить со своей точкой зрения. И того накала страстей, к которому мы пришли в конце заседания, я думаю, могло бы и не быть»^[415]. Однако вывод историка звучал предупреждением: «Там, где неограниченная власть, там могут быть неограниченные ошибки»^[416].

А. Некрич был триумфатором, но охранители готовились к реваншу. В конце 1966 г. на перевыборах парткома заместитель директора Института истории назвал книгу А. Некрича «порочной, вреднейшей, антипартийной».

В 1967 г. в «Вопросах истории» (№ 9) вышла статья Б.С. Тельпуховского и Г.А. Деборина «В идейном плену у фальсификаторов истории». В «большой прессе» Некрича критиковали, зато самиздат его защищал. Стенограмма дискуссии 16 февраля расходилась по сети.

Колоритным участником обсуждения темы 1941 г. был генерал П. Григоренко, недавно освобожденный из психиатрической больницы, куда был помещен за создание подпольного Союза борьбы за возрождение ленинизма. Генерал ответил на статью в «Вопросах истории» гневным антисталинским письмом, которое разошлось в самиздате и имело большой успех, поскольку Григоренко был военным специалистом. Он доказывал, что в катастрофе 22 июня виноват именно Сталин и организованные им репрессии. Часть ответственности Григоренко возложил и на Жукова, покусившись таким образом на святая святых охранителей, которым нужно было подкрепить какой-то фигурой пантеон, пошатнувшийся после разоблачения Сталина.

Борьба велась и на методологическом фронте. 4 октября 1966 г. сектор методологии института истории обсуждал доклад Я. Драбкина «Нерешенные проблемы изучения социальных революций». Автор доклада вспоминает: «Догматики, каких в Институте истории и в других учреждениях было хоть пруд пруди, уже в самой постановке вопроса узрели если не крамолу, то, по меньшей мере, дерзость. Что же еще могло быть „нерешенным“ в революциях, расписанных самими классиками и проштампованных во многих документах компартий и Коминтерна?» В действительности «классики» не оставили систематизированного учения о революции, употребляли множество терминов, которые еще нужно согласовать между собой. А это значит, что еще одна опора марксизма упирается не в фундамент, а в зыбучие пески.

Я. Драбкин продолжал ставить «нерешенные вопросы», наводившие на мрачные размышления о советском опыте: «Рассмотрение роли революций в историческом процессе было в докладе ограничено тремя вопросами:

1. Возможны ли смены так называемых социально-экономических формаций (в шутку прозванных „пятичленкой“) без кровавых революций? Примеров тому было немало, но мешала жесткая догма о некоем „законе перехода“. 2. Способны ли реформы и особенно „революции сверху“, при некоторых условиях, зависящих, прежде всего от характера государства и его действий, мирно и постепенно решить назревшие задачи революций? 3. Еще сложнее представлялась мало разработанная и часто игнорируемая историками проблема „издержек“ и „цены“ революции». Вывод: «Разумеется, даже самое тщательное изучение ленинского наследия, в том числе ленинской концепции мировой революции, не дает нам готовых рецептов для решения сложнейших проблем революционного процесса современности»^[417]. А раз нет готовых рецептов, нужно их вырабатывать самим. Явный ревизионизм. И ничего — обсудили, высказали широкий спектр коммунистических мнений.

Охранители перешли в контрнаступление, когда методологи попытались опубликовать свои доклады. «Осенью 1969 г., почти через три года после обсуждения моего доклада о „нерешенных проблемах“, его текст, проутюженный вместе с другими материалами цензурой, был вместе с дискуссией опубликован в академическом сборнике, изданном тиражом в 4.600. экземпляров… В газете „Советская Россия“ в феврале 1970 г. была опубликована малограмотная, но хлесткая заказная погромно-разгромная статья трех авторов из Высшей партийной школы „Под видом научного поиска“. Она была целиком построена на прямых передержках и искажениях мыслей десятка специально „отобранных“ для дискредитации авторов сборника, как неких „новых ревизионистов“»^[418].

Но применить к строптивым историкам какие-то оргмеры было нельзя, потому что их прикрывал «даниловский партком». Райком требовал не выбирать снова Данилова секретарем. «Мы, разумеется, такой ультиматум принять не могли, и „Даниловский партком“ продолжал действовать, испытывая нараставшее давление», — вспоминает Я.С. Драбкин.

28 июня 1967 г. Некрич в обход партийной организации был исключен из КПСС «„за преднамеренное извращение политики“ партии и правительства. А в августе 1968 г., сразу же после интервенции в Чехословакию единый Институт истории АН СССР был разделен на две части — Институт истории СССР и Институт всеобщей истории, чтобы распустить строптивый партком. Так сомкнулись международные и внутренние события, общие „обвалы“ и частные»^[419].

Однако разделение институтов не остановило «ревизию истории» сразу. В Институте истории СССР развернулась дискуссия об уровне развития России и предпосылках революции 1917 г. В конце 60-х гг. группа историков (П. Волобуев, К. Тарновский и др.) вернулись к старому спору народников и марксистов об уровне развития капитализма в России. Официальная точка зрения, которую поддерживали А. Сидоров, И. Бовыкин, В. Лаверычев^[420], утверждала, что Россия накануне революции была среднеразвитой страной, практически равновеликой другим мировым державам. В подтверждение писалось об уровне концентрации капиталов, о многочисленном и боевом пролетариате (правда в его ряды записывали и полупролетарские слои), о темпах развития. «Новое направление» упирало на отсталость сельского хозяйства, немногочисленность сформировавшегося пролетариата, многоукладность даже тех регионов, которые считались промышленными. В мае 1969 г. историки «нового направления» разобрали предреволюционную экономику Урала на конференции в Свердловском университете. Сторонники «нового направления» утверждали, что развитие капитализма в России шло «во втором эшелоне» вслед за передовыми странами, было отягощено феодальными пережитками, и могло быть быстрым только в результате вмешательства государства и притока иностранного капитала. В результате капитализм «второго эшелона» серьезно отличался от «классического» бюрократизированностью и зависимостью^[421].