Читать книгу - "Секретная политика Сталина. Исповедь резидента - Георгий Агабеков"

– Он в родственных отношениях с Бухариным и часто хвастался, что ему никто не страшен, ибо в Кремле его поддержат, – вставил Аралов.

– Товарищ, не вмешивайтесь, когда вас не спрашивают, – оборвал его Коротких. (Это было еще в то время, когда партия не имела приказа Сталина травить Бухарина.)

– Ну, что же, вы можете идти, – отпустил обоих председатель.

– Товарищи, – начал Коротких, после того как дверь за Мерцом и Араловым закрылась. – Конечно, Мерц – дворянин и что-то такое там напутал, но, по-моему, тут нужно дело отложить и запросить Николая Ивановича Бухарина. Посмотрим, каково его мнение о Мерце. Возражений нет? – спросил он.

Все наклонили головы в знак согласия. Иначе не могло и быть. Мерц являлся родственником одного из вождей и идеолога партии – Бухарина, значит, его пребывание в партии должно зависеть от Бухарина. Мне вспомнился случай, когда я сам, подравшись с послом в Кабуле Старком, попал в качестве обвиняемого в ЦКК. Тогда председательствовал на заседании сам Сольц^[159]. Рассматривая мое дело, он вынес мне оправдание. Но не потому, что я был прав, а потому, что в ЦКК был дан хороший отзыв обо мне заместителем председателя ГПУ Трилиссером.

Секретарь позвал следующего обвиняемого. Это был представитель Текстильсиндиката в Ревеле. Среднего роста и средних лет, он спокойно, как могут быть спокойны люди с чистой совестью, вошел в комнату и занял предложенное место. Его обвиняли в том, что он закупил на полмиллиона рублей мануфактуры, которая при экспертизе в Москве оказалась гнилой и разваливалась при первом прикосновении.

– Так это вы, товарищ, купили гнилье и прислали в Москву. Это вы так бережете за границей советские трудовые рубли? Всадили полмиллиона рублей на дрянь, да еще перевозили ее. Где же были ваши глаза? – ругал его Коротких.

– Мои глаза были на месте, и я, покупая, знал, что товар гнилой, тов. Коротких, – спокойным голосом ответил синдикатчик.

– Знали, а зачем же тогда покупали? – уже удивленно спросил Коротких.

– Потому что мне приказали купить наши полпредство и торгпредство. Они мотивировали свой приказ какими-то политическими соображениями. Вот, пожалуйста, их письменное распоряжение, – сказал он, кладя на стол бумаги.

– Ну, вы эти бумажки приберегите для оправдания в вашем синдикате, а здесь они ни к чему. Рабочий, который покупал в кооперативе присланное вами гнилье, ругает советскую власть на чем свет стоит. Там перед ним вы со своими бумажками не оправдаетесь. Они определенно будут считать ваш поступок контрреволюционным. Идите, – сердито закончил Коротких.

Синдикатчик, ошарашенный и недоумевающий, встал и покинул комнату.

– Строгий выговор с предупреждением, – приказал Коротких секретарю.

– Позвольте, тов. Коротких, ведь парень-то ни при чем. Ему приказало высшее начальство купить из-за каких-то соображений, он и купил. А если бы он не исполнил приказа, то опять виноватым был бы он. По-моему, уж если привлекать к партийному суду, то во всяком случае не его, а тех, кто приказывал покупать, – вмешался я.

– А ты помалкивай, тов. Агабеков! Ты еще молод! От выговора он не умрет, а наоборот, подтянется и будет работать осторожнее. Что касается приказа свыше, то на то он и коммунист, чтобы не исполнять вслепую приказы, а подумать над ними, и если они ему кажутся преступными, то донести куда следует, – оборвал меня Коротких. – Давай, зови следующего, – обратился он уже к секретарю.

Вошли опять работники в Персии, уполторгпреда Туманов и заведующий банком в Тавризе Ганелин. Эти ответственные работники, которые по своему положению должны были защищать экономические интересы СССР, как видно было из доклада следователя, сами же закупали продававшиеся за бесценок червонцы за границей и всяческими путями отправляли их для реализации в СССР.

– С какого года вы член партии и какую партийную работу несли за последнее время? – спросил Коротких заведующего банком.

– Я член партии с 1917 года. В Тавризе последние месяцы был секретарем партийной ячейки, – ответил Ганелин.

– Так, так. Значит, вы как секретарь ячейки агитировали на партийных собраниях за поднятие курса червонца. Призывали к жертвам для стабилизации стоимости рубля, уговаривали подписаться на внутренние займы, а сами в это время втихомолку скупали на базаре по дешевке червонцы и контрабандным путем отсылали их в СССР. Так, что ли? – обратился председатель к Ганелину, который сидел, опустив голову. – Ну, ладно, вы свободны, можете уходить.

Ганелин вышел.

– А вы, товарищ, с какого года в партии? – спросил председатель у уполторгпреда.

– С 1907 года, – ответил равнодушным голосом Туманов.

– Что же вы, товарищ! 22 года в партии работаете? Наконец, вы сами уполторгпред, который должен наблюдать за интересами нашего хозяйства, нашей валюты, а вот сами же нарушаете постановление советской власти.

– Я не нарушал никаких постановлений, ибо когда я посылал червонцы, еще не было постановления Совнаркома о запрещении ввоза их в СССР, – ответил уполторгпред.

– Значит, вам, старому большевику, нужны были постановления, циркуляры… Вы уже не можете жить без циркуляров. Так ведь у нас еще нет циркуляра, запрещающего красть, и, может быть, вы в ожидании такового и крадете? – уже кричал Коротких. – Можете идти, нам больше не о чем говорить.

Заведующего банком исключили из партии, уполторгпред, как старый большевик, отделался строгим выговором.

Следующим вошел молодой латыш (фамилию забыл), приехавший из Берлина, где он работал в каком-то хозяйственном учреждении. О нем резидент ГПУ в Берлине прислал сведения как о человеке, который, будучи за границей, беспробудно пьянствовал и проводил время с женщинами. – Что же вы думаете, товарищ, партия послала вас работать или же развратничать? Каким примером стойкого борца и коммуниста могли вы быть в глазах западного пролетариата? – набросился на него Коротких.

– А кто вам сказал, что я пьянствовал и развратничал? – спокойно, в свою очередь, спросил латыш. – Я правда немного пью, но не больше, чем другие наши партийцы, и не могу считать себя пьяницей. А насчет женщин, извините, я женат и ни с какими другими женщинами не знался. Откуда у вас такие сведения обо мне?