Читать книгу - "Эпоха викингов - Питер Сойер"

Несмотря на неоднократные попытки объяснить взрыв активности скандинавов в эпоху викингов и огромное разнообразие предлагаемых интерпретаций, некоторые ученые все еще считают их недостаточными. Более тридцати лет назад Томас Кендрик заявил, что «невозможно в окончательной и удовлетворительной формулировке объяснить грандиозный натиск северных народов, известный как экспансия викингов»^[429], а впоследствии его взгляд поддержал Уоллас-Хэдрилл: «Скандинавские атаки так и не получили соответствующего объяснения»^[430]. В основе этого впечатления лежит уверенность в том, что нападения и миграция такого незаурядного масштаба требуют столь же незаурядного объяснения. Эту мысль недвусмысленно высказал Кендрик: «Вполне возможно, что наиболее настоятельными мотивами (викингов) были перенаселенность, нехватка земель и политические неурядицы, но все же… надо согласиться, что ни вместе, ни по отдельности они не выглядят достаточными, чтобы объяснить столь значительные и столь продолжительные миграции»^[431]. Однако одна из основных задач данной книги заключалась в том, чтобы показать, что, по крайней мере когда речь идет о Западной Европе, размах нападений и плотность колонизации были сильно преувеличены. Это произошло в результате того, что суждения и оценки писателей того времени слишком охотно принимались учеными на веру, и этим мнениям было позволено оказывать недопустимое влияние на интерпретацию неписьменных данных. Если с этим согласиться, устраняется главная помеха интерпретации «натиска викингов»; стоит только признать наличие предрассудков и преувеличений в первичных источниках, появляется возможность рассматривать набеги викингов не как небывалое и необъяснимое бедствие, а как продолжение обычной для Темных веков деятельности, которой в этом случае способствовали специфические обстоятельства, обеспечивая ей прибыльность.

Ни скандинавам, ни народам Западной Европы не были чужды, война и кровопролитие. Еще задолго до вторжения викингов в христианский мир его летописи были полны войн и боевых действий. Борьба, как между кланами, так и между королевствами, была знакома всем. Люди воевали по многим причинам — чтобы отстоять свои права или отобрать чужое, свести счеты за обиды, покарать за неподчинение, снискать славу, завоевать награду, продолжить старинную распрю, расширить королевство. Франки воевали друг с другом, и в VI веке Григорий Турский с ужасом и непониманием описывает их междоусобные схватки. Вражда была основной темой поэзии, а из всех добродетелей более всего восхвалялись и выше всего ценились воинские: верность своему вождю, храбрость, искусное владение оружием. Воины были становым хребтом общества; Беда^[432] считал их защитниками его родной земли от варваров (это были христианские варвары), ибо короли и военачальники были основой власти. В VIII веке, как и во времена Тацита, «германцам мир был не по вкусу; добыть славу легче в испытаниях, и нет иного средства содержать большую дружину, кроме насилия и войны»^[433]. Ничто не говорит о том, что в этом отношении скандинавское общество решительно отличалось от того христианского мира, который мы знаем по письменным источникам. Впечатление, что скандинавы, нападавшие на побережья Западной Европы, не были лишены военного опыта, подтверждают и богато убранные оружием захоронения, если это вообще нужно доказывать.

Хроники и другие памятники письменности христианского Запада обычно довольствуются сообщением о результате битвы или войны, отмечая победу или поражение того или иного короля. Лишь изредка в произведениях таких авторов, как Григорий Турский или Беда, есть шанс обнаружить что-то по поводу разрушений, страданий и разорения населения, вызванных подобными конфликтами. Очень многое остается невысказанным, и нам не суждено узнать, сколько крови пролилось в схватке, о которой хронист упомянул в следующей лаконичной записи: «И в этом году (776 г.) мерсийцы и жители Кента сражались в Отфорде»^[434]. Однако это незнание не дает нам права допускать, что внутренние раздоры, имевшие место до прихода викингов, были не серьезней мышиной возни. Конечно, мы очень подробно информированы о значительных размерах разрушений, произведенных викингами, но вовсе не потому, что нанесенный ими ущерб был больше, чем тот, что наносили друг другу жители Западной Европы. Объяснение очень простое — викинги были язычниками, а не христианами и нападали на церкви, к которым их христианские «собратья» обычно относились с почтением.

Было бы нелепо заявлять, что конфликты VII–VIII веков совсем не затрагивали хронистов, которые о них писали, но они, безусловно, задевали их не так непосредственно и жестоко, как нападения викингов. До появления викингов церковные и монастырские сокровища христианского мира находились в большей или меньшей безопасности от алчности светского общества. Миряне признавали, силу духовных санкций, охраняющих эти места, и в некотором смысле эти богатства были их собственными. Ограбить церковь значило ограбить самих себя. В любом случае, если возникала потребность, мирянам не нужно было прибегать к силе, чтобы настоять на своем. Карл Мартелл и Этельбальд Мерсийский восстановили против себя Церковь тем, что отнимали ее земли и привилегия. В демонстрациях силы не было нужды. Хронистов, авторов житий и других церковных писателей, у которых нам в первую очередь приходится черпать свои познания об этом периоде, очень редко прямо или ощутимо затрагивали распри того мира, в котором они жили, чего нельзя сказать о том, что ожидало их после прихода викингов. Имеющиеся у нас записи VII–VIII веков представляют собой скудные-сообщения о победах и поражениях, о сменах государей. Королевства появляются и исчезают как в калейдоскопе; за этими меняющимися картинами мы редко видим жестокие реалии власти.