Читать книгу - "Александр Невский. Друг Орды и враг Запада - Андрей Богданов"

Однако Русь посещали не только люди Батыя, но и чиновники из Каракорума. Недаром умирающий Угэдэй, помимо завоевания остатков Китая, гордился тем, что построил по всей империи почтовые станции для быстрого передвижения чиновников и послов, произвел перепись населения и усовершенствовал единую систему сбора налогов^[139]. После его смерти государственная машина работала с эффективностью, невиданной европейцами со времён расцвета Римской империи. Хотя престол великого хана пустовал целых четыре года и восемь месяцев, дела в Каракоруме и всём Великом монгольском улусе вершила старшая вдова Угэдэя, Торогэнэ-хатун, известная на Руси как ханша Туракина. Не считаться с её волей было бы неосторожно.

Батый. Рисунок из китайской хроники

В 1243 г., оставив Александра править во Владимире, Ярослав Всеволодович со свитой и богатыми дарами отправился в ставку хана Батыя, а другого своего сына — юного Константина — послал с дарами в далёкий Каракорум. Вопреки понятным опасениям, оба были приняты хорошо и вернулись домой живыми, даже "с честью".

"Батый же, — сообщает Лаврентьевская летопись, — почтил Ярослава великой честью, и мужей его, и отпустил, и сказал ему: "Ярославе, будь ты старшим всем князьям в Русской земле!" Ярослав же возвратился в свою землю с великой честью. <…> В 1245 г. князь Константин Ярославич приехал из татар от ханович (от ханши Туракины. — Авт.) к отцу своему с честью"^[140].

В результате этих поездок Ярослав получил от Батыя ярлык на великое княжение Владимирское, а заодно уж и Киев, куда поехал от великого князя воеводой Дмитрий Ейкович. Но в этой бочке мёда была и ложка дёгтя. Ханша Туракина не желала, чтобы великих князей утверждал улусный хан Батый, и передала с Константином требование, чтобы Ярослав явился в Каракорум. Это было невероятно длинное — 5750 км — и крайне опасное из-за противоречий ордынской политики путешествие. Но отказаться от него Ярослав уже не мог.

А не лучше, спросит критически настроенный читатель, — было бы просто отсидеться? Стоило ли вообще так спешить приносить вассальную присягу татарам?!

История дала на этот вопрос вполне ясный ответ. Черниговские и галицко-волынские князья сделали вид, что Орды не существует, что она, после разорительного похода, исчезла, как страшный сон.

Даниил Романович Галицкий, вернувшись после Батыева разорения на Русь, из-за смрада разлагавшихся трупов не смог въехать ни в Брест, ни во Владимир-Волынский. Земля раздиралась на части боярами, разорялась набегами язычников-литовцев и Ростислава Черниговского в союзе с венграми и поляками, а семь южных городов сохранились потому, что их князья обещали сеять пшеницу и просо татарам. Бояр Даниил усмирил, договорившиеся с татарами города выжег, Романа с иноземцами разгромил наголову. Папа римский, власть которого князь готов был признать, величал его королем, но обещанного крестоносного воинства всё не было. Тем временем отряды, посланные Батыем, продолжали разорять Западную Русь. "Что мне в королевском венце? — вопрошал Даниил. — Татары не перестают делать нам зло; зачем я буду принимать венец, когда мне не дают помощи?!" В это время пришли послы Батыя со словами: "Дай Галич!". Князю пришлось, смиря гордыню, идти на поклон в Орду, где побывало уже немало его соперников в борьбе за власть над русскими землями^[141].

Не преуспел в политике игнорирования татар и упомянутый Ростислав Михайлович Черниговский. Женившись на дочери венгерского короля, он с иноземными союзниками усердно воевал земли Даниила, пока его самого не "разогнали" татары. Новым ударам подверглось и Черниговское княжество, где в уповании на военную помощь от папы римского отсиживался его отец Михаил Всеволодович Черниговский. В итоге всем сколько-нибудь заметным князьям Руси (о которых упоминают летописи) пришлось ехать на поклон в Орду: одним с большим, другим с меньшим уроном их землям, в зависимости от скорости оценки ими реальной военно-политической ситуации.

В 1244 г., на следующий год после Ярослава, искали мира в Орде Владимир Углицкий, сын Константина Ростовского, старшего из сыновей Всеволода Большое Гнездо; князь Борис Василькович, принявший власть над Ростовом после смерти своего отца, не отдав её, как было в обычае, своему вышеупомянутому дяде Владимиру Константиновичу; наконец, Василий Ярославский, сын Всеволода Константиновича, князя Суздальского и Ярославского, утративший в родственных делёжках Суздаль. Все они приехали к Батыю "со своими мужами" и просили у хана "про свою отчину".

Кратко описавший это посольство летописец прекрасно понимал суть споров перед Батыем о княжеских "столах", которые потомки Всеволода Большое Гнездо оспаривали друг у друга и у опередившего их в Орде Ярослава Всеволодовича. "Батый же, — не без иронии заметил летописец, — почтил их честью достойной и отпустил их, рассудив им: каждого — в свою отчину; и приехали с честью в свою землю"^[142]. Если бы хан захотел стравить русских князей в усобице, он легко мог этого добиться. Но Батый, заинтересованный в тот момент в исправном поступлении "даров", на это не пошёл и фактически поддержал князя Ярослава.

Отец и брат Александра Невского (Ярослав Всеволодович и его сын Константин) оказались на поклоне татарам первыми не только потому, что были умнее других. Их земли подверглись более раннему и основательному разорению, а иллюзий относительно союза с крестоносцами владимиро-суздальские князья, издавна связанные с Новгородом, в отличие от своих соседей, не питали. И правильно делали. Ведь хитроумный генуэзец Синебальдо Фиески — папа римский Иннокентий IV, обещавший русский князьям "златые горы и реки полные вина", откровенно их предал, как предал и своего императора.

Собрав в 1245 г. церковный собор в г. Лионе (Франция) для обсуждения крестового похода против татар. Иннокентий IV 28 июня действительно объявил крестовый поход. Но не против Орды, а… против единственного человека, который был способен объединить Запад, чтобы ей противостоять: императора Священной Римской империи германской нации, освободителя Иерусалима и его короля Фридриха II Штауфена. В том же году турки взяли Иерусалим и вернули папе главный лозунг крестоносного движения, — заржавленного орудия его власти. Более десяти лет по всей империи рыцари с нашитым на плащ крестом насмерть рубились с рыцарями императора. Фридрих и его преданное анафеме потомство погибло, папы попали в "авиньонское пленение" к призванным ими же французам. Империя рухнула, мечта пап о всемирном господстве окончательно обанкротилась, а Германия и Италия остались разодранными на клочки до XIX в.