Читать книгу - "Вандалы - Вольфганг Викторович Акунов"

команд вкупе с морской пехотой, чтобы ударить по вандалам с моря. В то же время сухопутное войско под командованием полководцев Ираклия и Марса двинулось из восточноримского Египта на вандальский Карфаген. Возможно, император не случайно поставил во главе экспедиционного корпуса военачальников с такими многозначительными именами. Имя первого из них – Ираклий (Гераклий) напоминало о непобедимом эллинском герое Геракле (у римлян – Геркулесе), имя второго – Марс – о древнеримском боге войны. Хотя, с другой стороны, севаст Лев был верующим православным христианином (даже причисленным впоследствии церковью к лику святых и прозванным Великим). Как бы то ни было, константинопольский «Мясник» явно рассчитывал взять докучливого вандала Гейзериха в клещи и раздавить его, как орех.

Гейзарих отреагировал с оскорбительным пренебрежением. В конце концов, западную часть средиземноморского бассейна его корабли за прошедшие десятилетия и без того ограбили настолько основательно, что ничего особо ценного там больше не осталось. Если же Марцеллиан, этот вечно голодный «императорский пират», вздумал бы захватить вандальские острова Корсику или Сардинию, он бы не нашел, чем поживиться. Лишь испортил бы себе пищеварение горьким буковым медом.

В то же время исторический момент предоставлял ему, Гейзериху, и его пиратским кораблям уникальный шанс. Раз Новый Рим отказался от своей прежней политики нейтралитета и вмешался в борьбу с Гейзерихом и Ветхим Римом, вандальскому царю не нужно было больше делать оглядку на своего тайного союзника при константинопольском дворе, могущественного гота, или алана, Флавия Аспара. Не приходится сомневаться в том, что Гейзерих и Аспар поддерживали постоянные контакты. Аспар не желал войны с Гейзерихом. Возможно, он, до выхода флота в море, даже имел судьбоносную беседу с Василиском. Ведь оба они не были друзьями базилевса Льва и являлись естественными союзниками. Поскольку Аспар, как арианин, никогда не смог бы стать императором православного Второго Рима, а шурин императора Василиск если и мог бы взойти на царьградский престол, то лишь с помощью Аспара и войск, подчиненных Аспару.

В то время как на фоне разгоревшейся войны плелись эти тайные интриги, Гейзерих направил свой флот в восточную часть средиземноморского бассейна, ставшую для его пиратов «целиной», не «вспаханной» еще килями их кораблей, чтоб, так сказать «пошарпать» (Н.В. Гоголь) ее берега и острова, куда нога вандальского пирата еще не ступала. Пребывавшие на протяжении долгих лет в безмятежном сознании своей полнейшей безопасности, обеспеченной нейтралитетом между Новым Римом и Гейзерихом, греческие острова считали себя чем-то вроде «Островов Блаженных» эллинской мифологии. Да и имели к этому все основания. Не ожидая никакой беды, они были, однако, в одночасье ошеломлены вторжением в Адриатику вандальских кораблей, начавших разорять в тылу у энергичного Марцеллиана его пиратское царство. Единственной помехой в деле его разграбления стало одно досадное для «Зинзириха-риги» обстоятельство. Его вандалы дали завлечь себя в засаду у мыса Тенарон (ныне – Матапан), на самой южной оконечности полуострова Пелопоннес. Между овеянным мифами островом Киферой и Лаконским заливом – самый южным заливом материковой Греции и всей Европы – африканским пиратам пришлось довольно солоно. С тем большей яростью они, наскоро зализав полученные раны, обрушились затем на Закинф – третий по величине остров в Ионическом море, где повели себя истинно «по-вандальски», в полном смысле этого слова.

Нам известно сравнительно мало подробностей этих морских набегов. Вероятно, в силу того обстоятельства, что практически все прибрежные города Средиземноморья на протяжении столетий (если не тысячелетий), начиная с гомеровских времен, несчетное количество раз подвергались подобным пиратским налетам (а ведь не в каждом городе и не на каждом острове имелись свои хронисты, да и вообще – грамотные люди, способные записать в назидание современникам и потомству то, чему стали свидетелями). Да и факт обнаружения при раскопках в тех или иных местах – скажем, в Коринфе, вандальских монет, еще не дает точного представления о целях этих пиратских рейдов (пираты обычно не расплачиваются деньгами за товары и услуги – значит, монеты были завезены торговцами). Вообще же схема действий «викингов» Гейзериха была предельно проста. Вандальские корабли появлялись в том или ином порту, высаживали на берег десант, тот подавлял сопротивление (если таковое оказывалось) и принимался за грабеж. Корабли же прикрывали десантников с моря. Ведь по суше помощь жертвам нападения подойти практически не успевала (если вообще подходила, ведь за помощью еще надо было кого-то послать). Нагруженные захваченной добычей (состоявшей, главным образом, из «челяди» – рабов и, разумеется, рабынь) нападающие поспешно возвращались на корабли. Как правило, им это удавалось. Лишь под Кенополем, в предгорьях Тенарона, произошли кровопролитные бои, когда внезапно появившиеся «ромейские» корабли, патрулировавшие у мыса, отрезали морским разбойникам, уверенным в своей безопасности, пути отхода.

Впрочем, жители острова Закинф мужественно сопротивлялись и отправили на тот свет так много пиратов, что вандалы в наказание взяли в заложники не менее пятисот знатных островитян (в чем вполне можно верить Прокопию). Менее достоверным представляется утверждение, что эти пятьсот именитых заложников, за которых наверняка можно было бы получить огромный выкуп, были разрублены «морскими орлами» Гейзериха на куски и выброшены в море, на корм рыбам. Зачем вандалам было везти их в море для совершения столь кровавой мести. Они преспокойно могли бы изрубить в капусту пленников прямо на острове Закинф.

Сам Гейзерих, вне всякого сомнения, не принимал участия в этих грабительских морских набегах. Слишком уж много беспокойства доставляли ему Карфаген с переполнявшими его кафоликами, мавры, да и любезные родственнички – за всеми ними был нужен глаз да глаз. А все те зверства, что творились его подчиненными далеко от своих африканских баз, на протяжении последующих полутора тысячелетий продолжали твориться пиратами всех стран и народов. Да и на суше зверств творилось, честно говоря, не меньше. Вспомним хотя бы новгородцев, которых целыми семьями топили в Волхове опричники царя Ивана Грозного. Или мрачную фантазию уполномоченного Конвента Каррье, тысячами топившего во время Французской революции в Луаре жителей Нанта (аккуратно связанных попарно или загнанных на баржи). Или товарища Сталина, повторившего деяния якобинца Каррье при обороне Царицына от белых, топя в баржах «военспецов» и прочих «бывших слуг царского режима».

В V в., веке гуннов и вандалов, убийства совершались уже далеко не столь утонченными способами, как в правление принцепсов Тиберия или Нерона. Гете писал в первой части своей знаменитой трагедии «Фауст»: «Кровь, надо знать, совсем особый сок». Но в V столетии римляне открыли средство, в гораздо большей степени заслуживающее названия «особого сока», чем кровь. А именно – золото. Именно потоками золота римляне в свое время умиротворили Аттилу, разгневанного тем, что ему не дали в жены дочь римского императора, желавшую выйти замуж за «царя-батюшку» свирепых гуннов. Теперь же