Читать книгу - "Воскресшие боги (Леонардо да Винчи) - Дмитрий Мережковский"

Начался бал. Тогдашние пляски — Венера и Завр, Жестокая Участь, Купидон — отличались медлительностью, так как платья дам, длинные и тяжелые, не позволяли быстрых движений. Дамы и кавалеры сходились, расходились, с неторопливою важностью, с жеманными поклонами, томными вздохами и сладкими улыбками. Женщины должны были выступать, как павы, плыть, как лебедки. И музыка была тихая, нежная, почти унылая, полная страстным томлением, как песни Петрарки.

Главный полководец Моро, молодой синьор Галеаццо Сансеварино, изысканный щеголь, весь в белом, с откидными рукавами на розовой подкладке, с алмазами на белых туфлях, с красивым, вялым, испитым и женоподобным лицом, очаровывал дам. Одобрительный шепот пробегал в толпе, когда во время танца Жестокая Участь, роняя, как будто нечаянно, на самом деле нарочно, туфлю с ноги или накидку с плеча, продолжал он скользить и кружиться по зале с той «скучающею небрежностью», которая считалась признаком высшего изящества.

Данило Мамыров смотрел, смотрел на него и плюнул:

— Ах, ты шут гороховый!

Герцогиня любила танцы. Но в тот вечер на сердце у нее было тяжело и смутно. Лишь давняя привычка к лицемерию помогала ей разыгрывать роль гостеприимной хозяйки — отвечать на поздравления с новым годом, на приторные любезности вельмож. Порою казалось ей, что она не вынесет — убежит или заплачет.

Не находя себе места, блуждая по многолюдным залам, зашла она в маленький дальний покой, где у весело пылавшего камина разговаривали в тесном кружке молодые дамы и синьоры.

Спросила, о чем они беседуют.

— О платонической любви, ваша светлость, — отвечала одна из дам. — Мессер Антонниотто Фрегозо доказывает, что женщина может целовать в губы мужчину, не нарушая целомудрия, если он любит ее небесною любовью.

— Как же вы это доказываете, мессер Антонниотто? — молвила герцогиня, рассеянно щуря глаза.

— С позволения вашей светлости я утверждаю, что уста — орудие речи — служат вратами души, и когда они соединяются в лобзании платоническом, души любовников устремляются к устам, как бы к естественному выходу своему. Вот почему Платон не возбраняет поцелуя, а царь Соломон в «Песни Песней», прообразуя таинственное слияние души человеческой с Богом, говорит: лобзай меня лобзанием уст твоих.

— Извините, мессере, — перебил его один из слушателей, старый барон, сельский рыцарь с честным и грубым лицом, — может быть, я этих тонкостей не разумею, но неужели полагаете вы, что муж, застав жену свою в объятиях любовника, должен терпеть?..

— Конечно, — возразил придворный философ, — сообразно с мудростью духовной любви…

— А как же брак?..

— Ах, Боже мой! Да мы о любви говорим, а не о браке! — перебила хорошенькая мадонна Фиордализа, нетерпеливо пожимая ослепительными голыми плечами.

— Но ведь и брак, мадонна, по всем законам человеческим… — начал было рыцарь.

— Законы! — презрительно сморщила Фиордализа свои алые губки. — Как можете вы, мессере, в такой возвышенной беседе упоминать о законах человеческих — жалких созданиях черни, превращающих святые имена любовника и возлюбленной в столь грубые слова, как муж и жена?

Барон только руками развел.

А мессер Фрегозо, не обращая на него внимания, продолжал свою речь о тайнах небесной любви.

Беатриче знала, что при дворе в большой моде непристойнейший сонет этого самого мессера Антонниотто Фрегозо, посвященный красивому отроку и начинавшийся так: