Читать книгу - "Приключения Конан Дойла - Рассел Миллер"

ВЕРНУВШИСЬ ИЗ ЮЖНОЙ АФРИКИ, ДОЙЛ ПОЧТИ сразу оказался в центре семейной ссоры, возникшей из-за его желания проводить время с Джин Лекки. Несколько дней он побыл с Туи и детьми в “Подлесье”, а затем уехал в Лондон, под предлогом того, что у него были обязательства, связанные с матчами в крикет, — четыре игры на поле “Лорде” и одна против Лондонского крикетного клуба. Вопреки обыкновению он поселился не в “Реформ-клабе”, а в отеле “Морли” на Кокспер-стрит. Так ему было удобнее встречаться с Джин.

Их неизбежно должны были в какой-то момент увидеть вместе, и случилось это на стадионе “Лорде”. Вилли Хорнунг, его зять, тоже был там, и его поразило, что Конан Дойл пришел в публичное место не с женой, а с другой дамой, что в те времена считалось неприличным. Дойл понял, что его заметили, и в тот же вечер приехал в Кенсингтон, где жили Хорнунги, чтобы попытаться как-то все разъяснить. Приняли его любезно и вроде бы сочувственно, поскольку он настаивал, что их отношения с Джин Лекки чисто платонические, и таковыми останутся, пока жива Туи. Выслушав Дойла, Хорнунг сказал, что его удовлетворили эти объяснения, а Конни согласилась в знак примирения пообедать с братом и Джин.

Но на другое утро Конан Дойл получил телеграмму — у Конни разболелся зуб, и прийти на обед она не сможет. Он вновь отправился в Кенсингтон, где нашел Хорнунга в мрачном настроении. Тот резко заявил, что не станет потворствовать шурину: платонические у него с Джин Лекки отношения или нет, все равно это предательство и измена. И появляться в обществе Джин — значит оскорблять Туи. Дойл был в ярости, но постарался сдержаться. Он был абсолютно не согласен, что честь Туи хоть сколько-нибудь задета, и настаивал, что разница между целомудренными отношениями и тайной связью та же, что и между “невиновен” и “виновен”. И стало быть, он невиновен. Хорнунг остался непоколебим. Отказавшись далее обсуждать “столь щекотливую тему”, Дойл стремительно удалился.

На следующий день он написал матери грустное письмо обо всем, что случилось: “Думаю, они сначала откликнулись сердцем, а потом им хватило глупости прислушаться к голосу рассудка. Вилли разговаривал как прокурор, разбирающий дело, а не как брат с братом, попавшим в сложную ситуацию… Я ушел от них не рассерженный, а серьезно обиженный, что гораздо труднее преодолеть… Когда я отказывал в понимании хоть кому-нибудь из своей семьи?”

Упрямый, не сомневающийся в своей правоте, Конан Дойл считал позицию Хорнунга абсолютно несправедливой. Он считал, что близкие предали его, между тем как их долг был его поддержать. Что за абсурд — Вилли с Конни вздумали его порицать, когда и мать, и другие родственники, и даже теща не осуждали его дружбу с Джин? Будучи фактически главой семьи долгие годы, он безусловно ожидал от сестер и брата той же преданности, какую сам проявлял к ним. Но более всего, как писал он матери, его расстроила реакция Джин: она во всем винила себя. “У бедняжки бывают приступы уныния (таковы артистические натуры), и тогда ее мучит ужасное раскаяние, она воображает, будто совершила что-то страшное. В такие моменты я особенно сильно люблю ее. А вас, моя самая дорогая, я просто не знаю, как благодарить за вашу доброту”.

Постепенно ссора затихла. “Я отправил Конни вежливую записку, чего она, между нами говоря, и не заслужила”.

Уверения Дойла, что их отношения с Джин невинны, подтверждаются в его многочисленных письмах к матери на протяжении долгих лет, в которых, например, он планирует маршруты их поездок втроем: “Боюсь, идея с Парижем не сработает. Но у меня есть идея другой поездки, более обширной, и думаю, она совершенно безобидна. Была ли еще когда на свете история любви, подобная нашей!”

С другой стороны, Дойл допускал джентльменскую ложь, если это было необходимо, чтобы защитить честь дамы. Во время частых наездов в Лондон он останавливался не в “Реформ-клабе”, а в отелях, где проще было сохранить анонимность. Впрочем, когда в 1902 году литературный агент Дойла привез в “Стрэнд” очередной рассказ о Холмсе, “Второе пятно”, Гринхоу-Смит был весьма удивлен: часть рукописи была написана почерком Джин Лекки.

У Дойла не было времени особенно переживать из-за размолвки с родственниками, поскольку он согласился баллотироваться в парламент в качестве кандидата Либерал-юнионистской партии, от Центрального округа Эдинбурга. Эти выборы проходили на волне патриотических настроений после победы в Бурской войне. В августе Дойл написал Джозефу Чемберлену, лидеру либерал-юнионистов, что “опыт пребывания в Южной Африке” и роль историка делают его идеальным кандидатом.

Какое-то время пресса утверждала, что Конан Дойла обязательно изберут. Его популярность, постоянные публичные выступления, горячий патриотизм и незапятнанная репутация — никто, кроме членов семьи, не знал о романе с Джин Лекки — все было в его пользу. С ним были бы рады иметь дело и консерваторы, и либералы.

Но он вступил в Либерал-юнионистскую партию уже в середине 1880-х, когда автономия была для Ирландии основной политической задачей. Уильям Гладстон^[26] настаивал, что автономия — единственная возможность устранить противоречия между националистами и юнионистами, но многие в его Либеральной партии были с этим не согласны, и создали партию либерал-юнионистов, которую Дойл поддерживал вопреки своим ирландским корням. Ничего парадоксального он в этом не видел: это был чистый патриотизм — ведь он рассматривал Ирландию как часть Великобритании, такую же, как Шотландию и Уэльс. В июне 1886 года Гладстон внес в парламент билль о гомруле^[27], но он не прошел.

Накануне выборов сэр Уильям Кроссмен, тогдашний лидер партии, был вынужден отказаться от появления на съезде в Портсмуте, и Дойла попросили его заменить. Он сильно нервничал, но выступал двадцать пять минут и очень воодушевил аудиторию своей речью. Завершил он ее яркой пародией на церемонию бракосочетания: “Англия и Ирландия соединены сапфировым обручальным кольцом моря, и что Господь свел воедино, никто да не растащит врозь!”

Через месяц Дойла избрали заместителем председателя портсмутского отделения партии либерал-юнионистов, что еще более упрочило его вес в городе. Местные газеты много писали о происшествии, случившемся чуть позже. В Портсмут приехал будущий премьер-министр Артур Бальфур, с речью об Ирландии. Два антиюниониста пытались перебивать его, но Конан Дойл тяжелой рукой зажал одному рот. Тогда второй, придя в ярость, с размаха ударил Дойла по голове тростью, сломав его цилиндр.