Читать книгу - "Сталин против партии. Разгадка гибели вождя - Александр Костин"

«Есть у нас, к сожалению, среди партийных и советских работников (заметим, что хозяйственные работники здесь не упомянуты. — А.К.) такие, которые почему-то уверены в том, что законы обязаны исполнять не они, а кто-то другой, а что они сами могут обходить законы, нарушать или применять их по своему усмотрению по принципу: «Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло». От такого весьма странного понимания законов всего один шаг к… преступлению… Иные руководители почему-то считают, что критиковать дозволено только своих подчиненных, а подчиненные, видите ли, не вправе критиковать свое начальство. Это… ничего общего не имеет с партийностью. Руководитель… ограждающий себя от критики, заведомо роет пропасть между собой и массами <…>.

Критика и самокритика — это мощная сила, способная делать чудеса, если ею умело пользоваться, если она применяется честно, открыто, по-большевистски. <…>

Критику и самокритику не уважают лишь люди с нечистой совестью, это либо нарушители партийной и государственной дисциплины, либо презренные трусы, либо жалкие обыватели, недостойные носить высокое звание члена партии…»^[116]

Конечно же, сам Поскребышев ничего подобного по своей инициативе сказать не смог бы! Он ведь выступал не на районном или областном партийном активе, а на долгожданном высшем партийном собрании всего Советского Союза, перед всей коммунистической «головкой» планеты, в присутствии самого Сталина!

Поскребышев никогда и ни в чем не мог проявлять сколько-нибудь серьезной инициативы даже не в силу каких-то своих личностных качеств, а просто потому, что если бы он однажды на это и отважился, то всё равно все сочли бы, что инициатива исходит от товарища Сталина, а Поскребышев — не более чем исполнитель.

Так что это говорил, конечно же, Сталин. Но если бы это сказал он сам, то эффект был бы не только оглушающим, но и не тем, которого Сталин добивался. Ведь это было еще не всё, что сказал он устами Поскребышева, ведь дальше следовали еще более грозные, весомые и значительные слова:

«Имеются… случаи, когда некоторые вельможные чиновники, злоупотребляя своей властью, учиняют расправу за критику, прямо или косвенно подвергают подчиненных репрессиям и преследованиям (далее выделение мое. — А.К.). Но всем известно, как строго карает таких вельмож наша партия и ее Центральный Комитет, не считаясь при этом ни с чинами, ни со званиями, ни с прошлыми заслугами…»^[117].

Мог ли это сказать Поскребышев — всегда подчеркнуто скромный, подчеркнуто незаметный и подчеркнуто несамостоятельный человек — в публичной обстановке, в зале, где во всем блеске и великолепии чинов, мундиров и наград был собран весь партийный авангард страны.

Нет, конечно! Говорил это Сталин. Но говорил так, чтобы при всей грозности и серьезности предупреждения оно не было воспринято как предвестие новых крупных чисток в партийно-государственном руководстве и аппарате.

Устами Поскребышева Сталин не угрожал, не пугал. Он предупреждал. Но предупреждал всерьез и, как всегда, по-сталински. То есть, во-первых, предельно сдержанно — потому он и поручил сказать то, что было сказано, другому. Во-вторых, весомо. И можно было не сомневаться, что вся высшая партократия — и сидящая в зале, и орудующая вне его стен, поняла Сталина верно.

Да и как она могла его не понять, если Сталин говорил на эту тему уже не первый раз. И даже не второй… Говорил он это, например, 13 апреля 1928 года на совещании актива московской организации ВКП(б), говорил спустя б лет в январе 1934 года в отчетном докладе XVII съезду ВКП(б):

«По части подбора людей и смещения тех, которые не оправдали себя, я хотел бы сказать несколько слов.

Помимо неисправимых бюрократов и канцеляристов, насчет устранения которых у нас нет никаких разногласий, есть у нас еще два типа работников, которые тормозят нашу работу, мешают нашей работе…»

0 первом типе Сталин сказал так: «Один тип работников — это люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков. Это те самые люди, которые не считают своей обязанностью исполнять решения партии и правительства и которые разрушают, таким образом, основы партийной и государственной дисциплины. На что они рассчитывают, нарушая, партийные и Советские законы? Они надеются на то, что Советская власть не решится их тронуть из-за их старых заслуг. Эти зазнавшиеся вельможи думают, что они незаменимы… Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом… Это необходимо для того, чтобы сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бюрократов и поставить их на место…».

А дальше Сталин сказал и о втором типе негодных работников, которых он назвал «честными болтунами», и с чисто сталинским юмором сетовал:

«И когда снимаешь с постов таких болтунов…они разводят руками и недоумевают: «За что же нас снимают? Разве мы не сделали всего того, что необходимо для дела, разве мы не собрали слет ударников, разве мы не провозгласили на конференции ударников лозунгов партии и правительства. Разве мы не избрали весь состав Политбюро ЦК в почетный президиум, разве не послали приветствие товарищу Сталину, — чего же вы еще хотите от нас?»^[118]

Этих Сталин рекомендовал тоже снимать с руководящих постов— в 1934 году. Через три года, в 1937 году, лишь снятием с постов ограничиваться удавалось уже не всегда… Не удалось бы, скорее всего, и в 1953-м.

Нельзя не заметить несомненного текстуального сходства приведенных фрагментов речи Сталина в 1934 году и Поскребышева на XIX съезде ВКП(б), и делегаты съезда это сходство, безусловно, уловили и почувствовали себя на месте делегатов XVII «расстрелянного» съезда ВКП(б). А если даже не заметили сходства, то их референты сразу же на это сходство внимание «шефов» обратили бы. Вот, мол, что сказано Александром Николаевичем Поскребышевым, а вот что сказано на страницах 369–372 тринадцатого тома собрания сочинений товарища Сталина, изданного год назад.

А если бы что-то просмотрели и референты, то уж те изменения в руководстве партией, которые произошли после съезда, навели бы на серьезные раздумья даже не очень далеких людей.

Так что делегаты съезда разъехались по домам в ожидании скорых и весьма серьезных перемен в жизни партии, страны и в их собственной жизни. Немногие исследователи этого периода в жизни страны обращали внимание на то, что в самом конце 1952 года 30 декабря, исполнилось 30 лет со дня образования СССР. Но особых торжеств по поводу столь знаменательного юбилея не было, лишь в «Правде» была опубликована статья того же Поскребышева «Великое многонациональное государство».

Действительно, было не до торжеств, поскольку внутриполитическая ситуация в стране после съезда как-то свернулась в странный, тугой узел. Доклады и отдельные выступления, прозвучавшие на съезде и особенно выступление Сталина на Пленуме ЦК КПСС 16 октября 1952 года не обещали партийным и иным руководителям всех рангов безоблачной жизни, от них требовалось научиться много работать при сравнительно низких льготах. И поэтому тридцатилетняя война, которую вел Сталин с феноменом коллективного руководства, осенью-зимой 1952–1953 годов обещала вспыхнуть с новой силой. Накопившиеся обиды и амбиции — злобные, мелочные, мещанские, потребительские могли снова пробудиться, ввергнув страну в новый, кровавый хаос.