Читать книгу - "Наталия Гончарова. Любовь или коварство? - Лариса Черкашина"

Да, Натали Пушкина была замечена: ее небесной красотой восторгались не только в аристократических петербургских салонах, но и в дворцовых залах. Жена поэта, танцевавшая на балу в Аничковом дворце, сообщает императрица Александра Федоровна своей приятельнице графине Софье Бобринской, казалась ей «прекрасной волшебницей в своем белом с черным платье».

Надо отдать должное русской царице — нет в строках ее письма ни тени женской ревности, ни зависти к чужой красоте. Видно, чиста была сердцем.

Из дневника императрицы:

«Я ужасно люблю Царицу, — записал однажды Пушкин, — несмотря на то, что ей уже 35 лет и даже 36».

Александра Федоровна, урожденная прусская принцесса Фредерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина, была почти ровесницей поэта — старше его лишь на год. Одаренная личность, она прекрасно рисовала — ее пейзажи написаны рукой тонкого мастера, была начитана — любила поэзию и литературу, разбиралась в русской истории — сохранились конспекты и начертанное ей родословное древо династии Рюриковичей. И наставником ее стал один из умнейших и образованнейших людей того времени — поэт-мудрец, поэт-романтик Василий Жуковский, относившийся к своей августейшей ученице с безмерным уважением.

И в жизни государыня следовала правилам, достойным удивления и подражания.

Из дневника императрицы Александры Федоровны:

«Мне немного требовалось, чтобы быть довольной: раз я могла быть с моим мужем, мне не нужно было ни празднеств, ни развлечения; я любила жизнь тихую и однообразную, даже уединенную; по моим вкусам я любила простоту».

Не мог бы и Пушкин написать тех слов признания в любви к царице (в дневнике — для себя, не для публики, и тут уж никто не смог бы обвинить поэта в придворной лести или проявлении верноподданнических чувств), если бы не испытал вдруг такого восторженного состояния!

В той же дневниковой записи поэт передает и любопытный разговор, что произошел между ним и императрицей:

«Царица подошла ко мне смеясь: Нет, это беспримерно!.. Я ломала себе голову, стараясь узнать, что за Пушкин будет мне представлен. Оказывается, это вы! Как поживает ваша жена? Ее тетушка[10]горит нетерпением увидеть ее в добром здравии — дочь ее сердца, ее приемную дочь… (фр.)»».

Странно, что Ее Величеству пришлось «ломать себе голову» (хотя у Александра Сергеевича были однофамильцы, в их числе и Мусины-Пушкины) — ведь Пушкин был хорошо знаком ей, знала она и многие его произведения, наизусть выучила отрывки из «Цыган» — и все это благодаря Василию Жуковскому и Петру Плетневу, учителям ее детей и близким приятелям поэта.

Но не менее удивительно то, с каким живым интересом и как подробно в тот вечер расспрашивала императрица Пушкина о его жене — о Натали.

Александр Сергеевич с супругой был в числе гостей, приглашенных на праздник в Петергоф первого июля 1835 года — императрица отмечала свой день рождения.

Была ли Александра Федоровна поклонницей пушкинского гения?

Русская императрица, не ведая того, оставила свой след в пушкиноведении. Каждая строка из ее скупых дневниковых записей, вобравшая в себя отзвуки тех споров, кривотолков и сплетен, чем был напоен воздух в великосветских салонах и дворцовых залах в январе 1837-го, необычайно емка и эмоциональна.

Вот дневниковые записи императрицы, сделанные ею в трагические январские дни:

«27 января. Мне Н.[11]сказал о дуэли между Пушкиным и Дантесом, бросило в дрожь».

«28 января… Разговор с Бенкендорфом, целиком за Дантеса, который вел себя как благородный рыцарь, Пушкин как грубый мужик».

«29 января… Выехали на прогулку. Загряжская, Пушкин еще жив…»

А вот строки ее письма графине Бобринской, написанные в те же тревожные дни: «О Софи, какой конец этой печальной истории между Пушкиным и Дантесом. Один ранен, другой умирает… Мне сказали в полночь, я не могла заснуть до 3 часов, мне все равно представлялась эта дуэль, две рыдающие сестры, одна — жена убийцы другого. Это ужасно, это самый страшный из современных романов. Пушкин вел себя непростительно…»

Кажется, симпатии императрицы были тогда всецело на стороне «благородного рыцаря» Дантеса.

Но Пушкин умер, и русская императрица — бывшая немецкая принцесса горько плачет, узнав о кончине поэта.

Из воспоминаний дочери Николая I Ольги, королевы Вюртембергской:

«Пушкин умер настоящим христианином на руках своей жены. Мама плакала…»

Верно, совсем непросто под изящной, но такой тяжелой короной Российской империи сохранить чувства, дарованные простым смертным.

Чуткой своей душой Александра Федоровна понимает страдания другой женщины, ей хорошо знакомой, сочувствует ей.

И вновь императрица пишет графине Софье Бобринской в ответ на ее записку:

«Этот только что угасший гений, трагический конец гения истинно русского… Эта молодая женщина возле гроба, как ангел смерти, бледная, как мрамор, обвиняющая себя в этой кровавой кончине…»

Вероятно, это последнее известное нам письмо, где императрица упоминает о Наталии Пушкиной. Но встречи их еще состоятся…

А в те скорбные дни вдова поэта отправит императору Николаю I полное сердечной благодарности послание: «Целуя отеческую Вашу руку, вся жизнь моя будет молитвою за Вас, за Государыню, другого моего Ангела, и за Ваших детей, в которых Всевышний посылает Вам все радости, Вас достойные».

Вот еще важное свидетельство, прежде почти незамеченное, имеющее прямое отношение к вдове поэта.

А. Я. Булгаков — A.C. Пушкину, брату поэта (5 февраля 1837):

«Скажи ему (отцу), что все порядочные люди, начиная от царской фамилии, приемлют в ней живейшее участие, убеждены в ее невинности…»

И первой защитницей чести Наталии Николаевны стала сама русская государыня.