Читать книгу - "Сквозь три строя - Ривка Рабинович"

Началу занятий предшествовал месяц работы в колхозе. Фактически учебный год всегда начинался с 1 октября. Каждый учитель получил класс для надзора над учениками и ехал вместе с ними на поля. Все стояли вместе в открытом кузове грузовика. Дети шалили и толкались, и я очень боялась, как бы кто-нибудь не свалился за борт.

Учителя не обязаны были работать, только следить за поведением детей. Мне было неудобно сидеть в тени и ничего не делать, в то время как ребята работают под палящим солнцем, да и скучно до тошноты. Чаще всего я присоединялась к ним, тем более что работа была мне знакома – дерганье льна. В обеденный перерыв мы все делились принесенной из дому едой. Я очень сдружилась с учениками за этот месяц.

Тем временем в селе велась кампания записи учащихся в вечернюю школу, которую мне предстояло возглавлять. Руководил кампанией директор школы Павел Петрович, человек, полный энергии и доброй воли. Повсюду были развешаны плакаты, призывающие молодежь учиться. Результаты были скудными: записались всего шесть девушек. Павел Петрович сказал, что это не так уж плохо, спасти шесть душ от невежества – это важное дело.

Вечерами, после возвращения с полевых работ, я иногда заходила в его гостеприимный дом. Он показал мне, какую документацию я должна вести как директор вечерней школы, как составить расписание уроков и регулировать работу учителей, которые будут давать уроки в «моей» школе. Его жена, тоже учительница, угощала меня вкусными домашними блюдами.

В их доме я впервые увидела вещь, которая показалась мне одним из семи чудес света – стиральную машину. Не только я – все молодые учителя были поражены самим фактом, что машина может стирать. Павел Петрович даже предлагал учителям приходить к нему и делать стирку. Я этого никогда не делала: по-моему, это уж слишком, так использовать его доброту!

«Чудо» представляло собой очень примитивную модель стиральной машины советского производства. В нее нужно было наливать нагретую на плите воду, затем выливать ее с помощью резинового шланга в ведра, выносить во двор и наливать в машину холодную воду для полоскания. Выжимать белье нужно было вручную; правда, было отжимное устройство, но очень неудобное. Годы спустя, уже в Риге, я купила такую машину и очень гордилась ею.

С вечерней школой оказалось много возни. После уроков в обычной школе, которые заканчивались в пять или шесть часов вечера, я уходила домой и возвращалась к восьми на урок в вечерней школе. Неприятно было стоять перед почти пустым классом и втолковывать сложные вопросы геометрии и тригонометрии скучающим девушкам, мысли которых были заняты любовью, а не математикой. Утром я проверяла письменные работы учеников и готовилась к урокам этого дня. Свободного времени совсем не оставалось. Была в этом положительная сторона: некогда было тосковать о моих близких.

Яша писал мне, что его мать, сестры и свояк тоже переехали в Томск и что Муля, муж Берты, получил комнату от предприятия, где работает. Сам он поступил на работу в крупную строительную организацию; временно живет в комнате родных, но начальство обещало через несколько месяцев дать ему комнату.

Ада оставалась в Колпашево у моих родителей и брата. Мама писала, что она очень худа и плохо кушает, а Иосиф встречается с русскими женщинами. Все это ее очень беспокоит. Папа и она начали подумывать о возвращении в Ригу. Шел 1957 год, они тоже были свободными гражданами – с теми ограничениями, о которых я писала выше.

Кроме редких писем, ничего интересного в моей жизни не происходило. Оставалось только ждать вести о получении «нашей» комнаты и окончания учебного года. Я сообщила директору, что не вернусь в Вороново к следующему учебному году ввиду семейных обстоятельств, и он выдал мне справку о том, что школа освобождает меня. Эта справка могла помочь мне получить место учительницы в городе, хотя и не гарантировала это. Тем временем со мной произошел случай, едва не лишивший меня жизни.

Я вела урок черчения – и вдруг почувствовала страшные боли в животе. С большим трудом закончив образец чертежа на доске, я сказала ребятам: «Продолжайте сами, вот вам образец, а я посижу, что-то я плохо себя чувствую». Они поняли и действительно работали самостоятельно, не шумели. Когда урок кончился, я пошла домой, согнувшись в три погибели от боли. Это был приступ аппендицита.

У дома был порог из трех ступенек – помню, что вползла по ним в квартиру на четвереньках. Что я могла делать теперь? Зимний вечер, темно, Килограммиха мирно спит. Не было никакого смысла будить ее и просить, чтобы пошла к председателю колхоза, с тем, чтобы он поручил кому-нибудь отвезти меня в райцентр: никто не согласился бы ехать ночью в такую даль из-за того, что у учительницы болит живот. Я даже не пыталась просить, знала, что это бессмысленно. С другой стороны, если аппендикс лопнет и начнется перитонит, то больного трудно спасти даже в больничных условиях, а без врачебной помощи это верная смерть.

Килограммиха даже не слышала мои стоны, и я мучилась от болей одна, в темноте. Я была уверена, что настал мой конец, но под утро боли начали ослабевать и постепенно совсем стихли. В полдень я пошла на работу во второй смене как обычно.

Месяц спустя я получила от Яши письмо, где он сообщал, что получил комнату. Правда, она очень маленькая, всего девять квадратных метров, и составляет часть двухкомнатной квартиры, которая первоначально была запланирована для одной семьи, но ввиду острой квартирной нужды в городе была превращена в коммуналку. Предприятия, объяснил он, никогда не дают рядовым работникам отдельные квартиры – только «жилплощадь» в общих квартирах. В очередь на государственную квартиру могут записаться только уроженцы или старожилы города, и им приходится ожидать своей очереди много лет. Отдельные квартиры получают быстро только партийные работники, руководители предприятий, преподаватели вузов и приглашенные в город специалисты.

Дом, где мы будем жить, писал он, находится в хорошем районе, недалеко от главной улицы. Все дома вокруг него заселены преподавателями вузов, и этот дом тоже предназначался для них, но преподаватели его забраковали, так как квартиры слишком малы. Благодаря этому дом остался в распоряжении строительной организации, и она использует его для предоставления «жилплощади» новым работникам.

Во второй комнате квартиры, площадью двадцать квадратных метров, проживала семья из пяти человек: чета родителей, их дочь с мужем и холостой сын. Соседи – немцы, принадлежащие к секте баптистов, люди исключительно симпатичные и приветливые.

Есть в квартире и две маленькие комнатушки, которые по плану должны были стать ванной и туалетом, но в результате тесноты превратились в кладовки для домашнего скарба. Строители так и сдали квартиру – без всяких санитарных устройств. Единственное «удобство» – кран для холодной воды в крохотной кухне.

Я приняла это сообщение с радостью, смешанной с разочарованием. Ни на какую роскошь я не рассчитывала, но девять метров? Как мы разместимся там? Были и другие поводы для тревоги: найду ли работу в городе? Как будут развиваться отношения с мужем, которые всегда были напряженными? Как устроюсь с девочкой? За этот год одиночества я уже разучилась быть женой и матерью…