Читать книгу - "Трагический эксперимент. Книга 5 - Яков Канявский"

И даже если финансист был честен — то попробуй разберись в этом ежегодно меняющемся дурдоме, особенно с учётом того, что образование у налоговиков едва ли было больше, чем у прочих совслужащих, т. е. хорошо, коли хотя бы среднее…

Доходы с экспорта тратились на покупку за границей того, что не производилось в стране. Всего — от станков до лопат.

Заграничный товар был, во-первых, дорог, а во-вторых, абсолютно не решал проблемы. Нечего обогащать западных производителей, надо проводить индустриализацию, а провести её можно только на деньги, взятые у крестьян, — другого источника средств в стране попросту не существовало. Нэпманы не спешили почему-то вкладываться в производство, превращать страну в экономическую колонию тоже не очень-то хотелось, поэтому приходилось снова и снова нажимать на мужика. Но вся беда в том, что у самого лучшего гражданина и патриота нельзя взять больше того, что он может дать. В это и упёрлось дальнейшее развитие страны.

Не может стать промышленно развитым государство, 90 % населения которого ковыряются в земле с той же технологией и теми же урожаями, что и тысячу лет назад. В первую очередь потому, что индустриализация завязана на прибавочный продукт сельского хозяйства. Если десять селян с трудом кормят одного горожанина — у такой страны для роста городов не будет ни людей, ни продовольствия, ни денег…

Земельный кодекс РСФСР 1922 года сохранил основные принципы Закона о социализации земли. Крестьянин мог пользоваться причитающимся ему наделом как угодно: остаться в составе земельного общества, уйти на хутор, выделиться на отруб или же войти в артель или колхоз. Вроде бы те же условия, что и после Столыпинской реформы — а результаты совершенно другие. После революции реформа, наконец, пошла. В сознании людей хутор и отруб становились предпочтительнее земельного общества. И нетрудно понять, почему.

Кроме прежних община получила и новые, «коммунистические» пороки. В результате Гражданской войны на селе большую роль стал играть коммунистический и советский актив — а что это за персонажи, мы помним по предыдущим главам. Кроме того, отменно мутили воду демобилизованные красноармейцы, усвоившие на фронте революционные идеи, да и молодёжь хотела чего-то нового, не очень понимая, чего именно. Если раньше в общине верховодили «справные» хозяева, то теперь зачастую ею управляли коммунисты — хотя и далеко не всегда. А самое интересное начиналось, когда схватывались между собой кулацкая верхушка общины и сельский актив. Нетрудно догадаться, что на пользу земледелию, и без того обременённому множеством проблем, все это не шло…

Однако при склонности большинства крестьян к самостоятельному хозяйству далеко не всем оно было доступно. Точнее, очень немногим. Причины были предельно просты: массовая нищета сельского населения.

На поверхности жизни и вправду суетились горластые лодыри, но среди бедняков большинство тоже были труженики земли, которые хотели работать и работали — сами впрягались в плуг, а иногда обрабатывали поля мотыгами, бывало и такое.

На 1 января 1927 года в РСФСР под хуторами было всего около 2 млн дес. земли, а под отрубами — около 6 млн дес., или, учитывая, что земли у каждого такого хозяйства было 8–9 дес., примерно 1 млн хозяйств. Остальные, несмотря на все пожелания, по-прежнему оставались в общине.

Причин тут было несколько, и бедность — только одна из них. Другая — это позиция власти по отношению к крепким единоличникам, которую иначе как «тихим саботажем» не назовёшь. Чем дальше, тем труднее было выделиться отрубнику, а особенно хуторянину, и попробуй пойми, где тут традиционный советский бардак, а где неявная политика…

Во-первых, было очень мало землемеров. К ним выстраивались колоссальные очереди, заявки рассматривались годами, качество работы низкое. Во-вторых, уже в 1924 году Наркомзем в секретных инструкциях предписывал ограничивать и прекращать хуторское разверстание, за исключением совсем уж дальних и неудобных участков. Сочетание бардака и саботажа всячески тормозили выделение. А время шло…

Как видим, трудовое крестьянство чётко делится на две части: те, кто и хочет, и может вести самостоятельное хозяйство, и те, у кого отсутствует либо желание, либо возможность, либо и то и другое.

С хуторянами, на которых, по мнению современных экономистов, следовало поставить, всё ясно — а как все же быть с остальными? С теми, кто не хотел превращаться в рабочую скотину? С хозяевами настолько бедными, что и помыслить не могли о самостоятельном хозяйстве, с отчаявшимися, с безлошадными? Их что — пустить на собачий корм?

В 1920-е годы позиция правительства была прямо противоположной. Оно всячески стимулировало колхозы и совхозы, а следующим на очереди стоял бедняк, получавший и материальную помощь, и льготные кредиты. Середняк оказался в худшем положении, на что был изрядно обижен — но тут уж извините, на всех элементарно не хватало денег.

Ситуация усугублялась все ещё невыразимым состоянием местной власти. После войны правительство попыталось осторожно разделить управленческий аппарат и партию — результаты получились устрашающими. За несколько лет совслужащие сформировали чудовищный бюрократический аппарат, который работал только на себя. К концу 1920-х на него снова надели партийную узду и затянули крепко, но двадцатые годы были своеобразными.

Свой сельскохозяйственный идеал большевики ни от кого не прятали. Видели они его отнюдь не в «крестьянском рае», а в «агрозаводах», в которых средства производства принадлежали бы государству, а люди работали бы по найму. Ещё в ленинских «Апрельских тезисах» говорится: «создание из каждого крупного имения (в размере около 100 дес. до 300 по местным и прочим условиям и по определению местных учреждений) образцового хозяйства под контролем батрацких депутатов и на общественный счёт».

В феврале 1919 года было принято «Положение о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию» — значительный шаг вперёд по сравнению с «Законом о социализации земли». В первую очередь потому, что в нём был наконец определён собственник земли — вся она становилась единым государственным фондом, заведовать которым должны были органы советской власти.

Первые совхозы начали появляться сразу после Октябрьской революции. Основные же принципы их организации были сформулированы в том самом «Положении о социалистическом землеустройстве».

Неприятным сюрпризом стала и «несознательность» селян. Вопреки описаниям народного характера, у них не оказалось склонности к работе на общество — даже за плату! Нет, они всё понимали и даже говорили правильные слова, но на практике в русской деревне своё обрабатывалось более-менее старательно, общинное — хуже, а общественное — кое-как Без надсмотрщика мужик на чужом поле не работал, а изображал видимость. А для присмотра за работами нужны были толковые управленцы, чудовищный дефицит которых Советская Россия испытывала с первого дня.

Тем не менее