Читать книгу - "О команде Сталина - годы опасной жизни в советской политике - Шейла Фицпатрик"

Падение Михаила происходило на глазах у его преемника, авиаконструктора Александра Яковлева, представителя новой когорты, которая после репрессий заполняла освободившиеся места в правительстве, на партийной, военной и дипломатической работе. Это было редкое явление (как правило, в 1937 или 1938 году старый начальник становился жертвой чистки до того, как появлялся его окончательный преемник), еще более редким случаем было то, что Яковлев оставил воспоминания об этом. Он и его молодые коллеги, в основном в возрасте около тридцати лет, разделяли презрение Сталина к пятидесятилетнему Михаилу Кагановичу, считая его грубым, невежественным, состарившимся революционером с идишским акцентом, который не должен отвечать за техническое министерство. В коротком промежутке между Большим террором и войной все члены команды были заняты отбором лучших молодых людей, часто взятых непосредственно из инженерной школы или аспирантуры, для обучения в качестве руководителей управлений и заместителей наркомов. Их взлеты бывали головокружительными: Алексей Косыгин стал советским наркомом через четыре года после окончания инженерной школы, в возрасте тридцати пяти лет, а затем во время войны был членом Государственного комитета обороны^[466]; Андрею Громыко было тридцать три года, и он окончил экономический факультет только за три года до того, как стал главой американской коллегии в Наркомате иностранных дел; через год или около того, когда он немного подучил английский, его отправили в Вашингтон в качестве второго лица в советском посольстве, а в тридцать четыре года он стал послом^[467]. Появление новой когорты было источником гордости, особенно для Сталина и Молотова; и Сталин, который, казалось, всегда находил время для своих протеже, таких как Яковлев, завоевал их благоговейную любовь и уважение. С этими молодыми людьми он проявлял себя с лучшей стороны — мудрый, доброжелательный, готовый пошутить или сказать пару дружеских слов, чтобы ободрить их, и впечатляюще хорошо информированный об их сфере деятельности^[468].

Согласно сталинскому сценарию, у Советского Союза должно было быть в запасе как минимум несколько лет, чтобы восстановить полную боевую готовность, но Гитлер решил иначе. Операция «Барбаросса» была подготовлена, и 22 июня 1941 года, нарушив договор, Германия предприняла массированный удар по западной границе Советского Союза.

Сказать, что Сталин, Молотов и команда были застигнуты врасплох этим нападением, было бы не совсем точно, поскольку весь смысл советской политики в течение последних двух лет состоял в подготовке к войне на западе. Но абсолютно верно, что Сталин просчитался, отказываясь верить сообщениям разведки о неминуемом нападении и отчаянно пытаясь избежать провокации, которую, по его мнению, немцы могли использовать в качестве предлога. Сталин и Молотов были убеждены, что Гитлер не рискнет напасть на Советский Союз до того, как справится с Британией^[469]. Нет никаких сведений о каких-либо разногласиях в команде, хотя впоследствии Микоян утверждал, что лично у него был менее оптимистичный взгляд на намерения Германии^[470]. В записке, написанной в начале июня, Берия, казалось, стремился подчеркнуть, что именно Сталин мудро определил, что в этом году нападения не будет, несмотря на многочисленные настойчивые предупреждения, которые Берия получал и передавал^[471]. По словам генерала Жукова, Молотов и Каганович были полностью согласны со Сталиным в этом вопросе, но Жданов выразил сомнение: «Он неизменно говорил о немцах очень резко и утверждал, что Гитлеру нельзя верить ни в чем»^[472]. Жданову не повезло, война застала его в Сочи, куда он только что прибыл на отдых с семьей, и ему пришлось развернуться и возвращаться обратно^[473].

Когда 22 июня началась операция «Барбаросса», настойчивое требование Сталина не реагировать на провокации сильно затруднило советские ответные действия и привело к уничтожению большей части военно-воздушных сил на земле и хаотическому отступлению сухопутных войск и населения в первые недели войны. Новые границы еще не были полностью укреплены, а укрепления на старой границе были в основном заброшены или демонтированы^[474]. Это нападение очень разозлило Сталина, он обвинял всех, даже самого себя: «Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники — все это просрали»^[475]. После первой катастрофической недели (29–30 июня) Сталин скрылся на своей даче, говорили, что он «в прострации, что он ничем не интересуется, потерял инициативу… на звонки не отвечает»^[476]. Кажется правдоподобным, что, допустив серьезный и весьма заметный просчет, он счел целесообразным последовать примеру Ивана Грозного и уйти в уединение в ожидании, чтобы дворяне пришли и пригласили его обратно и тем самым подтвердили свою лояльность. Они так и сделали, и это подтверждает ту важную роль, которую команда всегда играла в советском управлении. В отсутствие Сталина и без связи с внешним миром основные члены команды — Молотов, Маленков, Ворошилов, Берия, Микоян и Николай Вознесенский (новый кандидат в члены Политбюро, отвечавший за экономическое планирование) — встретились на экстренном заседании в Кремле. Берия предложил создать новый орган для руководства в условиях войны — Государственный комитет обороны (ГКО), который возглавил бы Сталин. Было решено, что они должны отправиться на дачу как группа, без приглашения, чтобы сообщить Сталину об этом решении. Молотов, по общему согласию, считался руководителем группы в отсутствие Сталина, а значит, и руководителем делегации^[477].