Читать книгу - "Василий Сталин. Письма из зоны - Станислав Грибанов"

Санаторий Мин. обороны — лучший в Кисловодске и в Ессентуках. Вот в один из этих санаториев и надо любым путем достать путевку. Мне кажется, что при врачебном заключении можно было бы достать (купить, конечно) путевку не на месяц, а на полтора или два. Твоя печень и т. д. дают право на более продолжительное лечение и этому надо посвятить все. Не жалей на это своих тряпок. Надо вылечиться и кончить разговоры о болезнях, мешающих тебе стать тем, чем ты не стала.

Напиши, сколько стоит такая путевка (на 1,5–2 месяца) и что ты думаешь делать в отношении своего лечения до отъезда в Кисловодск или Ессентуки. Время терять не стоит и, по-моему, надо начать лечиться здесь, а в санатории закрепить курс лечения и стать полноценно здоровым человеком…

Ты спрашиваешь, «как у тебя дела, пиши». Слухаюсь, ваш бродь!.. Дела идут, контора пишет, а касса деньги выдает.

Все по-старому. Однотонная жизнь и дела. Единственное, что спасает — это работа. Без работы просто извелся бы. Держусь, стараюсь бодриться и не показывать вида, как мне тяжело находиться вместе с действительной сволочью (в полном смысле этого слова). Единственное, правда, очень непродолжительные беседы с Давидом Ивановичем и еще более редкие — с Тимофеем Миновичем. Это единственные случаи, когда разговариваю с людьми. Остальные, сама понимаешь, какие у меня могут быть с ними общие интересы, а следовательно, и разговоры.

Живу от письма до письма от вас с Линушкой и от свидания до свидания с тобой, родинка.

Ты пишешь, «ходила в магазин, тебе купила сандалии, не знаю только — подойдут ли, мерила на свою ногу». Самое главное, что не забыла, а сандалии натянем! Даже такая мелочь в этом положении радует. Любая мелочь, дающая понять, что тебя помнят, заботятся о тебе, поистине приводит в телячий восторг. Может быть и глупо радоваться и так возвеличивать простую хозяйственную мелочь, но все же приятно, очень приятно. Раз мерила на свою ногу, значит, запомнила, что самые мои любимые туфли были твои красные стоптанные, а раз вспомнила это, значит, вспомнила и меня, подумала обо мне…

С какой радостью уехал бы сейчас куда-либо в лес, в сторожку и пошли бы все эти люди ко всем чертям. Звериные законы куда благороднее. У них нет интриг, все ясно и просто. А тут на нашей планете человеческой говорят одно, а подразумевают другое. Не дипломат я и никогда не смогу им стать, да и не хочу. Вся моя идиллия заключается в возможности существовать и подальше от всех этих интриг. Устал я от всех этих хитросплетений, недоверия, выдумок, от всей этой мишуры. Хочу отдохнуть, и кроме тебя никто мне не нужен!

Сегодня на кладбище (из окна слышно) запел соловей. Вспомнил я веранду и попытки записать соловьиное пение. От этих воспоминаний защемило.

Ты пишешь: «пиши, родной мой, не грусти, убедительно прошу, помни мои слова». Взаимно, родная моя.

Крепко целую и обнимаю. Твой Василь.

Пиши чаще, родинка!»

— Письма шли чуть не каждый день. Я приезжала к Василию раза два-три в месяц, он видел, что я устаю, успокаивал, строил планы, мечтал руководить спортивной работой, оговариваясь — «если разрешат», — долгими часами наших встреч, вроде и не собираясь ворошить прошлое, снова и снова Капитолина Георгиевна возвращалась к Василию, свиданиям с ним за стенами Владимирского централа, которые помнила до всяких подробностей и, рассказывая о которых, обычно повторяла: — Так было хорошо тогда…

Тюремщики меня встречали приветливо, пропускали с продуктами — не проверяя их. «Мы вам доверяем, — говорили и, можно сказать, по-дружески просили: — Только коньяк не приносите…»

Интересно, вот, как ел Василий — очень медленно, мясо нарезал мелкими кусочками — так его и Светку немка приучила. А я не умела так. Василий мне подсказывал, как надо. Даже в тюрьме он остался верен этой привычке…

Работая над книгой о выдающемся летчике-испытателе нашего времени Александре Васильевиче Федотове, мне довелось встретиться с генеральным конструктором фирмы «МиГ» Р. А. Беляковым. Уже как почетный член коллектива ОКБ, Ростислав Аполлосович только что перенес инсульт, но был на боевому посту и в его кабинете мы говорили о грустном положении некогда знаменитой фирмы.

Я знал из рассказов Капитолины Георгиевны, что в свое время Василий и Слава Беляков дружили. Великолепный спортсмен, чуть ли не чемпион страны по горным лыжам, Ростислав Аполлосович был душой любой компании. Василий тоже не отставал — как нынче говорят, энергетика из него перла во всю — без «травки». Он знал множество еврейских анекдотов, смешил местечковым акцентом, забористым русским слоганом. Вот один: «Рабинович попал на выставку современной живописи. Ходит от картины к картине и восхищается: «О, удивительно!.. Просто прекрасно!.. Восхитительно!.. Шедеврально!.. О. таки усрац-ца можно!..» Люся, жена Белякова то и дело просила: «Вася, ну прекрати ты свой фольклор!..»

Во время войны Люся с матерью работали в госпитале. Однажды привезли безнадежно раненного бойца, и они выходили, подняли его. Это был Слава Беляков… Капитолина Георгиевна припомнила, как Люсе достался щеночек королевского спаниеля: «Бельгийская королева подарила чудесного спаниеля Иосифу Виссарионовичу. Отдали моей маме. А я потом щеночка — Люсе…»

Возвращаясь во время давно ушедшее, Капитолина Георгиевна то оживлялась и мы вместе смеялись над проделками в воздухе летчика Сталина — порой, очень не безопасными, то неожиданно замолкала. Тогда словно темная тучка проплывала по солнечному небосводу и, как бы проговариваясь, про себя, Капитолина Георгиевна обрывала ровный строй повествования: «Об этом я никому не расскажу. Унесу с собой…»

Но вскоре, смахнув с лица печаль и что-то тяжелое, недосказанное, она возвращалась к лучшему, что было в жизни с Василием и, казалось, снова была молодая, снова звонко смеялась анекдотам ее Василя.

— На госдаче «Бочаров ручей» у нас всегда было весело. Слава с Люсей, мы с Василием, Светка с Юрой, дочка Шверника — все рядились в абиссинцев, дурачились. А Слава еще хорошо читал стихи. Молодость… Хотя все ведь пережили тяжелую войну…

Капитолина Георгиевна вспоминала, как целой компанией ходили на пляж, гоняли на скутере за моторной лодкой. А еще было кино. На послевоенных экранах тогда появились трофейные фильмы — немецкие, австрийские, американские.

— Они попали к нам, благодаря Сталину. Помните, «Девушка моей мечты», «Индийская гробница», «Серенада солнечной долины»?

Как не помнить! «Маленькая мама», «Багдадский вор», «Петер». Некоторые смотрел по несколько раз. А на «Девушку моей мечты» с Марикой Рокк в роли звезды варьете Юлии Кестнер пацанов до 16 лет не пускали, но мы как-то пролезали и без билетов. Все с удовольствием смотрели и приключенческие картины, и музыкальные с участием знаменитых певцов Карузо, Джильи. Они были развлекательные, но с нынешней американской дребеденью или михалковскими «цирюльниками» и сравнивать нечего!..

Ростиславу Аполлосовичу при той нашей встрече я передал привет «от Капы», подарил книгу о Василии Сталине и вдруг лицо его изменилось, как-то болезненно задергалось — он плакал…