Читать книгу - "Дневник Гуантанамо - Мохаммед ульд Слахи"

— Я работала над твоим делом вместе с коллегами Робертом и Крисом. Роберта и Криса больше нет. Но я все еще здесь, чтобы дать тебе шанс.

— Оставьте этот шанс себе, мне он не нужен.

Этот допрос должен был испугать меня, но чтобы испугать меня, нужно гораздо больше. Самопровозглашенный дипломат ушел, и я больше никогда его не видел. Лейтенант Роника и Саманта допрашивали меня еще какое-то время, но это ни к чему новому не привело. Обе женщины использовали крайне традиционные методы и техники, которыми я, вероятно, овладел лучше, чем они сами.

— Как зовут твою нынешнюю жену? — Это был любимый вопрос Саманты. Когда я прибыл на Кубу, 5 августа 2002 года, мне было так плохо физически и морально, что я забыл, как зовут мою жену, и назвал неправильное имя. Саманта хотела доказать, что я лжец.

— Слушай, если ты будешь отрицать и лгать, мы расценим это самым худшим образом, — сказала лейтенант Роника. — Я допрашивала других заключенных и признала их невиновными. Мне правда очень неприятно спать в комфортной комнате, пока другие страдают в блоке. Но ты другой. Ты уникальный. У нас нет чего-то, уличающего тебя, но есть много чего, во что ты не можешь быть не вовлеченным.

— И что это за соломинка, которая сломала спину верблюда?

— Я не знаю! — ответила лейтенант Роника. Она была порядочным человеком, и я очень уважал ее честность. Ее назначили пытать меня, но она не справилась, и ее отстранили от моего дела. Саманта казалась мне злым человеком. Она всегда язвительно смеялась.

— Ты очень груб, — однажды сказала она.

— Как и вы! — ответил я.

Наши встречи были неплодотворными. И лейтенант Роника, и Саманта хотели достичь результата, но это было невозможно. Они обе хотели, чтобы я признался в причастности к заговору «Миллениум», к которому я не имел никакого отношения. Единственная возможность заставить меня признаться в чем-то, чего я не совершал, это пытать меня так сильно, что я больше не смогу терпеть боль.

— Вы хотите сказать, что я вру об этом? Знаете что? У меня нет причины не врать вам. Вы не кажетесь более впечатляющими, чем сотня других следователей, которые меня допрашивали до вас, — сказал я.

— Ты забавный, знаешь?

— Что бы это ни значило.

— Мы здесь, чтобы дать тебе шанс. Я в блоке уже какое-то время и скоро уеду, так что, если не будешь сотрудничать… — Саманта замолчала.

— Bon Voyage! — сказал я. Я был рад, что она уезжает, потому что она мне не нравилась.

— Ты говоришь с французским акцентом.

— О боже, а я думал, что говорю как Шекспир, — сказал я язвительно.

— Нет, ты говоришь довольно хорошо. Я имею в виду только акцент, — сказала Саманта.

Но лейтенант Роника была вежливым и честным человеком.

— Слушай, у нас очень много сообщений о том, что ты причастен ко многим вещам. Ничего уличающего, правда, нет. Но есть очень много разных мелочей. Мы не будем их игнорировать, чтобы просто отпустить тебя.

— Меня не интересует ваше милосердие. Я только хочу, чтобы меня освободили, если мое дело полностью чисто. Я уже слишком устал от этого бесконечного замкнутого круга освобождений и задержаний.

— Тебе нужна свобода, а нам нужна информация, ты даешь нам то, что нам нужно, а взамен мы дадим то, что тебе нужно, — сказала лейтенант.

Мы втроем спорили об этом днями, но безуспешно.

Затем в игру вступил парень, которого я называю Я-Настоящий-Мужик. Был примерно полдень, когда военный сержант присоединился к двум женщинам, пока они допрашивали меня.

— Этот сержант первого класса присоединится к нам для расследования твоего дела, — сказала лейтенант, показывая на новоприбывшего. — Этот сержант работает на меня. Он будет часто навещать тебя, как и все, кто работает на меня. Но ты будешь видеть и меня тоже, — продолжила лейтенант Роника.

Сержант Шэлли сидел там как камень, он даже не поприветствовал меня. Он делал заметки и почти не смотрел на меня, пока женщины задавали мне вопросы.

— Не отшучивайся, просто отвечай на ее вопросы, — сказал он в какой-то момент.

Он ожидал, что я буду сдержанным, но его сильно отвлекала моя дерзость в разговоре с его коллегами. Вскоре стало ясно, что сержанта Шэлли выбрали вместе с кем-то еще, чтобы делать грязную работу. У него был опыт службы в военной разведке, он допрашивал иракцев, захваченных во время операции «Буря в пустыне». Он сказал, что говорит на персидском языке, но было сложно представить, что он смог его выучить. Все, что он слышал, — свой собственный голос. Я всегда думал: «Этот парень вообще слушает, что я говорю?» Хотя наверняка его уши просто были настроены только то на, что ему нужно.

— Я сволочь, — сказал он однажды. — Именно так думают обо мне люди, и я из-за этого не переживаю.

Весь следующий месяц я должен был работать с сержантом Шэлли и его маленькой группой.

— Мы не из ФБР, мы не позволяем лгущим заключенным уходить безнаказанно. Возможно, мы будем пытать не физическими пытками, — сказал он.

В течение последних месяцев я наблюдал, как заключенных пытали по приказу командования ЕОГ. Абдула Рахмана Шалаби забирали на допрос каждую ночь, насильно включали ему громкую музыку, заставляли смотреть страшные фотографии и подвергали его сексуальным домогательствам. Я видел Абдула Рахмана, когда охранники забирали его вечером и возвращали утром. Ему запрещали молиться во время допросов. Я помню, он спрашивал у братьев, что делать в таких случаях. «Просто молись в глубине сердца», — сказал ему алжирский шейх в блоке. Я извлек пользу из этой фразы, потому что сам впоследствии был в такой же ситуации на протяжении года. Для Абдула Рахмана не пожалели и холодильной комнаты. Мохаммед Аль-Квахтани пережил то же самое. Более того, чтобы сломать его, следователь швырнул Коран на пол, а через мгновение охранники впечатали лицом его самого рядом со священной книгой^[84]. Бедных йеменцев и саудовцев пытали точно так же. Но так как в этой книге я рассказываю о своем личном опыте, который отражает пример тех злых деяний, что совершены во имя войны с терроризмом, мне не нужно говорить о каждом случае, который я наблюдал. Может, в другой раз, если на то будет воля Божья^[85].